Девять принцев Эмбера - страница 50

Но дурные предчувствия могут возникнуть у кого угодно.

Там хорошо, где нас нет…

Мы продолжали идти вперед, подняв все паруса, и внезапно нас окутала тьма и начался шторм, еще хуже двух предыдущих.

Мы уцелели чудом, но я испугался. Все, что говорил Рэндом, действительно оказалось правдой, а поворачивать было поздно: мы вошли в северные воды. Теперь все зависело от Каина. Если он сдержит слово, можно спать спокойно, если нет — наше положение безнадежно.

Я решил исходить из того, что он нас предал. В конце концов, зачем ему было рисковать головой? И когда эскадра Каина стала приближаться, я привел флот — семьдесят три оставшихся на плаву корабля — в боевую готовность. Карты солгали, а может, сказали чистую правду, указав на Каина как на главное действующее лицо, от которого зависел исход битвы за Эмбер.

Флагман эскадры увеличил ход, оторвавшись от остальных кораблей, и я сделал то же самое, двигаясь навстречу. Мы могли бы спокойно поговорить, воспользовавшись картами, но Каин избрал другой путь. Сила была на его стороне, и фамильный этикет позволял ему поступить так, как он сочтет нужным, а Каин, видимо, хотел, чтобы о нашем разговоре стало известно всем. Он крикнул мне в рупор:

— Корвин! Будь любезен, сдай командование флотом! Твое дело проиграно. Тебе не удастся пройти!

Я посмотрел на него через разделяющее нас водное пространство и тоже поднес рупор к губам.

— А наш договор?

— Аннулирован. С такими силами, как у тебя, нечего и думать о нападении на Эмбер. Пощади жизни людей и сдайся, пока не поздно.

Я взглянул на восходящее солнце.

— Выслушай меня, брат Каин, — сказал я, — и окажи мне одну любезность. Позволь созвать совет капитанов, чтобы изложить им суть твоего ультиматума. Я дам ответ, когда солнце окажется в зените.

— Хорошо, — ответил он, не задумываясь. — Надеюсь, они поймут, что их положение безнадежно.

Я отдал приказ отвести флагман обратно к флотилии и сошел с капитанского мостика.

Если я попытаюсь спастись бегством, Каин немедленно кинется вдогонку. У него имеются пушки, и, как только мы окажемся на отражениях (в реальном мире порох почему-то не воспламенялся), он хладнокровно расстреляет мои корабли один за другим. Если же я все брошу и просто исчезну, мои люди попадут в плен, так как без меня им не уйти на отражения. И в том и в другом случае дело дрянь.

Рэндом оказался прав.

Я вытащил карту Блейза и сконцентрировался. Он ответил не сразу.

— Что случилось? — раздался наконец его голос, и мне показалось, я слышу шум битвы.

— Неприятности, — сказал я. — Семьдесят три моих корабля вошли в северные воды Эмбера, но Каин приказал нам сдаться до полудня.

— Черт побери! — воскликнул Блейз. — Мне не удалось продвинуться так далеко, как тебе. Ты застал меня в самый разгар битвы с кавалерией. Мое войско тает на глазах. Так что я не могу ничего посоветовать. У меня хватает неприятностей. Поступай, как сочтешь нужным. Они опять атакуют! — И он исчез.

Я вытащил из колоды карту Жерара.

В начале разговора мне показалось, что я вижу за его спиной тонкую береговую линию, очень похожую на южный берег Эмбера. Наша беседа оставила в моей душе неприятный осадок. Я спросил, может и хочет ли он помочь мне в сражении против Каина.

— Я согласился пропустить тебя, — ответил он, — и поэтому увел свою эскадру на юг. Захоти я прийти к тебе на помощь, мне все равно не успеть. Но я не хочу. Я никогда не обещал, что помогу тебе убить нашего брата.

И, не дожидаясь ответа, он исчез. Ну что ж, Жерар был прав. Он согласился дать мне шанс победить и вовсе не обязан был выигрывать за меня сражение.

Неужели из создавшейся ситуации нет выхода?

Я закурил сигарету и начал мерить палубу шагами. Туман рассеялся, солнце давно взошло и ласково припекало спину. Скоро полдень. Часа через два…

Я вытащил колоду из-за пояса и задумчиво подкинул ее на ладони. С ее помощью, например, можно было помериться силой воли с Эриком или Каином — еще одно свойство карт, мне известное. Они были изготовлены по повелению Оберона рукой сумасшедшего художника Дворкина Баримена, горбуна с диким взглядом, который ранее был волшебником, священником или психиатром (тут мнения расходились) на каком-то далеком отражении, где отец спас его от смерти мученика. Подробностей мы не знали, но не вызывало сомнений, что с тех самых пор Дворкин слегка тронулся умом. Это не мешало ему быть великим художником, и никто не отрицал, что он обладал какой-то странной силой. Мы часто разговаривали о нем, пытаясь понять, погиб он или просто скрылся. Возможно, его убил отец, не желая, чтобы тайное стало явным.