Девять врат. Таинства хасидов - страница 15

, святой, может удовлетворить их своим ходатайством перед Всевышним. После прочтения нескольких просьб святой, прежде чем вознести молитву или дать совет, расспрашивает о подробностях. Некоторые просьбы он читает с явным неодобрением. Особенно просьбы об исцелении. Прочтя их, он бранится и отсылает просителя к доктору. Однако на пожелания здоровья не скупится. Кое-кто приносит матбейе — монету, которую святой должен зарядить таинственной силой и таким образом обратить ее в кмейе, то есть в амулет. Святой кладет монету на стол и описывает вокруг нее три круга. Делать это он явно не любит. Но проситель берет монету, освященную рукой святого, и лицо его сияет от радости. Вместе с квитлом мы кладем на стол святого подьйон, небольшую денежную сумму — кто сколько может. Святой обязан принимать дары. Этот обычай, установленный святым Бааль-Шемом, затем приобрел метафизический смысл. Если святой походатайствует за нас, людей недостойных, перед Господом Богом, Всевышний волен спросить его: «А какое тебе дело до этого грешника? Наверное, ты чем-нибудь обязан ему, сын мой милейший?» И тут святой может ответить Богу: «Да, я обязан ему. Этот человек поддержал меня и семью мою». Стало быть, наше денежное вспоможение — это единственное, пусть и убогое, связующее звено между нами и святым; это необходимая предпосылка, что наши молитвы будут услышаны. Поэтому святой и принимает дары. Бедным он сразу же возвращает их. От закоренелых безбожников святой вообще не принимает даров. Верующие, живущие за пределами Белза, посылают в контору святого свои просьбы и пожертвования почтой, а в экстренных случаях — по телеграфу. Просителю становится легче уже тогда, когда телеграфист только выстукивает телеграмму, хотя святой никакой посылки еще и не получил. Те, что приехали в Белз из Венгрии, целуют святому руку. Польские хасиды этого не делают. Сегодня я — последний в очереди. Святой читает мой квитл с неподдельной радостью. Когда я выхожу из его дома, на дворе меня уже ждут хасиды и желают мне удачи: «Гиц гепойлт!» — «Успеха тебе!»

В полнолуние святой лечит душевнобольных. Они стоят в печальной очереди в комнате святого, который тем временем при свете больших свечей читает Талмуд. Я знал девушку, совершенно исцеленную таким образом от болезненной меланхолии.

Святой не смотрит в лицо женщины. Если ему приходится говорить с женщинами — когда, например, берет у них квитл, — то в это время он смотрит в окно. Не смотрит он даже на собственную жену, женщину полноватую, но все еще красивую. Однажды пражский юноша не упустил случая — конечно, уже спустя некоторое время, — чтобы подглядеть в замочную скважину, когда святой был в комнате наедине с женой. Та пришла посоветоваться со своим святым мужем по поводу каких-то домашних дел. А их в семье невпроворот. Святой и на сей раз, отвернувшись от жены, глядел в окно. Казалось, он разговаривает не со своей женой, а с чужой женщиной. Талмуд рассказывает об одном набожном человеке, который только на похоронах жены узнал, что вместо ноги у нее был деревянный протез. Этот человек был учителем. Так говорит Талмуд.

В окно комнаты святого видно, как далеко простирается украинская степь. Окрест ни деревца, ни холмика, лишь одна необозримая равнина. Кругом болото, по которому выложена узкая тропа из досок. Этот дощатый мостик приводит к жалкому маленькому полю: оттуда он бежит вдоль болота куда-то в неведомые просторы. Я хожу по нему, когда устаю от занятий в доме учения, и на какой-нибудь меже этого маленького поля отдыхаю. Единственный кусочек природы, единственное мое отдохновение в этой пустыне.

Я с трудом выдерживаю. Жизнь, настолько отрезанная от остального мира, для меня невыносима. Во мне растет отвращение к этому пуританству, к этому невежеству, косности и грязи. Я бегу, я снова уезжаю в Прагу к родителям. Однако ненадолго. Меня опять тянет к моим хасидам.

Однажды ночью я не могу уснуть. Лежу, повернувшись лицом к кухонной двери, то есть к востоку. Дверь чуть приоткрыта. Незадолго до этого я читал в кухне какую-то священную книгу. Окна кухни открыты. Открыты на восток, в ту сторону, где лежит Белз, — до него поездом всего лишь сутки с небольшим… Тщетно я закрываю глаза, стараясь уснуть. И вдруг меня ослепляет сияние — резкий свет, проникающий откуда-то в темную спальню через полуоткрытую дверь. Что это? Я ведь точно знаю, что лампу я погасил и в кухне никого нет. Изо всех сил таращу глаза. Посреди этого сияния в нескольких шагах от себя вижу белзского святого! Он сидит в своей белзской комнате и в упор смотрит на меня. Его выразительное лицо освещено едва заметной вдохновенной улыбкой неземной мудрости. Трудно сказать, сколько длилось это видение. Но вполне достаточно, чтобы потрясти меня.