Деяние Луны - страница 27

Тело в изнеможении опустилось в кресло, пытаясь хоть как-то расслабиться.

«Бред, какой бред», – говорила я, откидывая идею за идеей. Хотелось рассмеяться над своей глупостью, но чем я могу успокоить разбушевавшееся воображение? Наивной верой? Во что? Что домик в лесу не окажется пристанищем людоедов? Очень на это надеюсь, не хотелось бы получить известность в новостях в виде расчленённой тушки, припрятанной где-то в закромах.

«Здравствуй мама, это завтрак, – подколола я себя. Взгляд упёрся в тёмную бездну, что надвигалась с востока, поглощая багряный закат, который разлился на небосклоне. – Скорее уж ужин».

Пальцы судорожно барабанили по подлокотнику, то ли пытаясь отвлечь меня, то ли ещё больше вывести из себя своим нервным перестукиванием.

«Хотя может они гурманы, и любят давать мясу потомиться».

Ужасно, когда не можешь остановить собственный вздор. Ты попадаешь в него, как в подводное течение, которое сначала заигрывает с тобой небольшими волнами, сбивая с ног, а затем в считанные секунды утягивает на большую глубину, лишая воздуха. Ты тонешь в своём воображении, пытаясь придумать аргументы, найти соломинку, что спасёт тебя и поможет держаться на плаву. Но оно подавляет тебя, ведь нет ничего, чем можно перекрыть эту глупость, только домыслы, которые при проверке могут оказаться ещё одной фантазией.

– Так вот ты какая, – раздалось за спиной и я, вздрогнув от испуга, обернулась, встретившись взглядом с карими глазами.

«Кажется, всё-таки ужин», – озлобленно бросил внутренний голос, для пущей убедительности подкидывая вид румяного окорочка на вертеле.

«Отстань», – отмахнулась я от навязчивого предупреждения, не понимая, как маленький ребёнок может быть опасен.

– Так здорово, что ты тут!– защебетала девочка, грациозно скользнув ко мне с подоконника. – Я – Катя.

Она что, влезла сюда через окно? Но как? Взгляд обратился к нему, лестницы внизу не было, только узкий карниз, на который посмеет взобраться лишь самоубийца. Я-то уже не первый раз высовывалась наружу, пытаясь вписать его в план побега, но единственное решение, в котором оно могло принять участие, это прыжок вниз.

– Нина, – рука потянулась к ладони, осторожно пожимая её, – приятно познакомиться.

– Ой, а мне-то как, – Катя разглядывала меня так же бесстыдно, как делал до этого Костя, то ощупывая взглядом тело, то пристально вглядываясь в радужку, будто пытаясь проникнуть сквозь неё. – Как тебе мой брат?

Теперь стало ясно, почему таким знакомым показался изгиб бровей, да и прищур был тот же, отличался лишь взгляд. Детское любопытство не могло соперничать с холодным высокомерием.

– Чудак! – это самое мягкое, что пришло на ум, хотя первым желанием было обложить парня весьма нелестными эпитетами, – хам… – я прикусила язык, стараясь удержаться от дальнейших перечислений, которые могли скатиться к банальной ругани.

Но её это видимо не удивило, и глаза, цвета земли, припорошённой осенними листьями, вдруг заискрились:

– Он весьма не сдержан.

«Не то слово», – мысленно согласилась я, надеясь на то, что от наших обсуждений он поперхнётся. Пожелание упасть я попридержала, не желая искушать судьбу, она-то явно была сегодня не на моей стороне.

– Но девочки его любят.

«Флаг им в руки. Как хорошо, что симпатичная мордашка давно перестала вызывать у меня дикий восторг».

Пожав плечами, словно не понимая, что может привлекать в высоком и красивом парне, девочка на миг замерла, став похожа на антилопу, которая почувствовала приближение хищника:

– Нам надо уходить. Брат скоро поднимется.

– И что будет?

– Ужин.

– А если я не голодна?

– Мою маму не волнует чужое мнение.

«Особенно, если это мнение еды», – съязвил внутренний голос.

Подмигнув мне, Катя распахнула окно: – Давай, за мной.

– Туда? – я в шоке уставилась на неё, потом перевела взгляд на маленький карниз. – Но зачем? Я голосую за баррикаду.

– Не выйдет, дверь открывается наружу, – шторка даже не шевельнулась, когда малышка оказалась на подоконнике. Ни единого звука, даже ветер, видно, пропустил плавное движение ребёнка. – Брата это не остановит.

Лезть не хотелось, но ждать встречи, послушно сидя в комнате, тоже. Хотя больше всего на свете меня страшил лишь Костя. Моё тело рвалось к нему, отметая разум, желая прижиматься к коже, ласкать рельеф мышц, изучая каждый изгиб, каждую ямочку, дабы впитать его облик в себя.