Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному - страница 18
Но это так, к слову… Что же касается Россини — к 38 годам он стал самым знаменитым, богатым и модным оперным композитором современности. И тут его настиг тяжелый, как подчеркивается, психический недуг невыясненного происхождения. Доходы позволяли обращаться к лучшим специалистам, но те лишь разводили руками (мы, в свою очередь, отметим, что двоюродный брат композитора был идиотом от рождения). Так или иначе, после «Вильгельма Телля» Россини уже не сочинял.
Он замолчал на сорок долгих лет, и это ровно вдвое больше времени, отведенного ему судьбой на блистание…
Практически ничего не написал после «Пана Тадеуша» МИЦКЕВИЧ: пару драм на французском (исключительно ради заработка) да пару стишков, которые вычеркиваются из его наследия без особого тому ущерба. Последние двадцать лет занимался чем угодно, только не поэзией — с головой ушел в религиозную мистику (решился на «оглупление ради Христа», как подметил кто-то), что-то преподавал, что-то редактировал. Рожал детей (семерых) со своей второй, полусумасшедшей женой. Организовал Польский легион и сражался за свободу Италии…
Подсчитано, что на активное творчество у него ушло совокупно никак не больше трех-четырех лет. Полторы с лишним сотни страниц III части «Дзядов» (столько же примерно в пушкинском «Онегине») были накручены им «за несколько весенних недель» 1832-го. Буквально между 20 марта и 5 апреля, после чего Адам сел за перевод байроновского «Гяура», а к концу апреля «Дзяды» уже были переписаны набело.
Программный же «Пан Тадеуш», окрещенный кем-то — в числе прочего и за внушительный объем — польскими «Дон-Кихотом» и «Илиадой» в одном флаконе, был создан в два полугодия. Причем ни у кого из биографов мы не находим ни намека на то, что поэт сидел за ним день и ночь…
Едва ли не буквально следовал завету Горация — девять лет держать труд под изголовьем, прежде чем выступить с ним в свет — ГОНЧАРОВ. 15 лет Иван Александрович творил исключительно для себя и узкого круга друзей. На недоуменные вопросы, отчего не печатается, отвечал: ленив от природы. За что получил прозвище «принц де Лень» (которым, кстати, гордился и даже письма подписывал).
«Де Лень»?.. Ответить на этот вопрос теперь уже вряд ли представится возможным: после смерти практически весь его архив был уничтожен — в строгом соответствии с последней волей. В связи с чем биографические сведения о жизни Ивана Александровича сравнительно скудны. Известно, что жил он предельно одиноко в одной и той же сумрачной квартирке на Моховой — кругосветное путешествие в роли секретаря при адмирале Путятине, скорее, одно из немногих исключений.
В 1847-м (в 35 лет) наш герой разродился моментально принесшей ему известность «Обыкновенной историей». Тогда же опубликовал «Сон Обломова» — увертюру его следующего романа, который увидел свет лишь в 1859-м. За два года до этого, правда, вышел «Фрегат «Паллада», но это ведь всего лишь сборник очерков, путевых заметок.
Проходит еще десять лет, и Гончаров публикует свой третий и последний роман — «Обрыв»… Казалось бы: ему всего 57, впереди двадцать два года жизни. Но Гончаров тратит их исключительно на малые формы: статьи, мемуары (блистательный «Мильон терзаний», «Слуги старого века» и т. д.). То есть силы не сякли, пороха в пороховницах было выше крыши, а романист кончился.
«Пусть добрые, порядочные люди, «джентльмены пера», исполнят последнюю волю писателя, служившего пером честно, и не печатают ничего, что я сам не напечатаю при жизни, и чего не назначал напечатать по смерти. У меня и НЕТ в запасе никаких бумаг для печати, — завещал он за два года до смерти. — Это исполнение моей воли и будет моею наградою за труды и лучшим венком на мою могилу».
Как творил… «Живу ночью, а днем сплю, потому что страдаю бессонницей и крайним раздражением нерв».
Для работы ему требовалась комната с голыми стенами и могильной тишиной — «чтоб не проникал ни один внешний звук… чтоб я мог вглядываться и вслушиваться в то, что происходит во мне, и записывать». «Лица не дают мне покоя, пристают, позируют в сценах, я слышу отрывки их разговоров…» — жаловался он. Жаловался и вынашивал роман за романом в ГОЛОВЕ. Да обычно — еще и с разделением на главы. И только потом садился и скоренько записывал: гений!