Дианова гора - страница 36

— Продаёте? — неуверенно спросил я. Продавать помидоры в селе, утопавшем в садах и огородах, было то же, что торговать ромашками на лугу.

— Три рубля ведро, — встрепенулась бабка.

— Мне этого много, продайте полведра.

Бабка подумала.

— Не, — сказала она, — Ведро.

— Ну, за те же деньги, только полведра.

— Не, — отрезала она, хорошенько подумав снова, — Ведро. Куда я полведра дену?

От густо свисавших с потолка липучек магазин имел новогодний вид. Соли и арбузов в нём не оказалось.

— Соль и кавунцы в хозмаге у Михалыча, — сказала продавщица, осторожно выглядывая между липучками, чтобы не приклеиться. — Только его нету. В школу вызвали. Павлик двойку получил.

Я отметил, что сегодня лишь третье сентября. Когда же этот Павлик умудрился схлопотать пару? Вот скоростник!

— Он такой. Его двойки раньше его родились, — выдала Павликову тайну продавщица.

Бабка на крыльце сняла с ведра три помидора и протянула их мне:

— Возьми, коль приглянулись.

Я полез за кошельком.

— Не, не, — замахала руками бабка и разровняла помидоры в ведре, чтобы оно снова стало полным. — Я ведром продаю!

Я всё-таки заглянул в хозяйственный магазин. Продавца Михалыча всё ещё не было. Эх, Павлик, Павлик…

— Соль у него заперта, а кавунцы ещё не оприходованы, — сказала жена продавца и сдвинула на телеге солому. Под соломой лежали арбузы. Тёмные и некрупные, похожие на пушечные ядра.

— Хорошие кавунцы, — щёлкнула по арбузу хозяйка. — Сорт «победитель».

— Проси, — шепнул я Пыжу.

Пыж посмотрел па хозяйку и вежливо буркнул.

— Хорошая у вас собачка, — вздохнула жена продавца и вынула двух «победителей». Я опять полез за кошельком.

— Не, — отказалась от денег хозяйка. — Не могу я торговать. Не оприходованы потому что. Только привезли, не разгрузили даже. Каб мешок, а то всего два…

А соли мне дал пастух. Обычного пастушеского кнута у него не было.

— Нужон он мне! — улыбнулся пастух. — Да я за соль любую корову «куплю»!

Пастух достал из висевшей на боку торбочки горсть соли и показал коровам. Они шумно засопели и, облизываясь, пошли за пастухом.

Светило солнце. Тихо плыла, плавясь в его лучах, река. Шуршали сухими крыльями стрекозы. Я ел сочный, прохладный арбуз. Вот жизнь наступила!

Пыж тоже чвакал арбузом. Он заглатывал куски прямо с семечками. А я их сплёвывал за борт. Они медленно погружались, поворачиваясь в светлой воде. Если бы они проросли, вся река была бы в арбузах!

На арбузные семечки набрасывались селявки. Они подталкивали их носами, пытались обсосать край.

Я опять вспомнил про журнал и сделал, наконец, «красивую» запись: «Есть и соль, и арбузы. Жизнь хороша и удивительна!»

Водная дорога то становится широкой, как автострада, то сужается, как глухой просёлок. Берега сдвигаются и заглядывают в лодку. Буйными травами, пышными цветами украсил их Битюг. Высоченные, в руку толщиной дудки перевиты хмелем и вьюнком. Издалека видна в зелёной осоке вишнёво-красная плакун-трава, яркая и жизнерадостная, вовсе не похожая на кислую плаксу. Свесились, любуются своим отражением сиреневые астры. Стойко цветёт, несмотря на сентябрь, растение с суровым названием «окопник». Словно соревнуясь между собой, берега выставляют напоказ свою красоту. Я включился в эту игру, разделил лист журнала пополам: «берег левый» и «берег правый». Где больше?

Скабиоза — это на правом!

Татарник — тоже.

А на левом — мята. И за нею — горец!

Справа — вероника!

Незабудки — на левом…

Но вот налево высится нечто удивительное: длиннющая палка, облепленная тесно сидящими жёлтыми цветами. Я даже причалил, чтобы разглядеть получше. Оказалось, что эти «палки» — там и сям — торчали по всему берегу. Здесь был выгон. Несколько чёрных коров бродило между жёлтых палок. Многие из этих странных растений были куда выше моего роста — метра два с половиной! По самой земле — округлые мохнатые листья, как уши. А из разложенных по земле ушей — то, что я увидел из лодки: толстый хлыст с как бы вплетёнными в него жёлтыми цветами. Я узнал гиганта и вспомнил его название. Вполне естественно, что при таких размерах их было два: по листьям он назывался «медвежье ухо», а по цветам — «царский скипетр». Было и третье — «коровяк». Теперь, глядя на прогуливающихся между скипетрами коров, я понял, откуда появилось и это название.