Дидро - страница 8

Было и другое. Однажды Дени заявил отцу, что коллеж ему надоел и заниматься он больше не хочет.

Другой отец стал бы настаивать, уговаривать, угрожать. Метр Дидье и не подумал. Понюхал табаку, поглядел на мальчика поверх очков и спокойно сказал:

— Не хочешь больше учиться? Изволь! Но раз так, ступай в мастерскую. Будешь ножовщиком.

Дени согласился.

Дней пять мальчик бился над изготовлением ланцетов. У него ничего не получалось. Отец молчал. Дени портил материал, ломал инструменты. Отец притворялся, что ничего не замечает.

К исходу пятого дня он так же миролюбиво спросил:

— Что, ножовщик из тебя не выходит?

Дени ничего не ответил. Но на следующее утро он собрал свои учебники и тетради и как ни в чем не бывало отправился в коллеж.

К чести иезуитов, надо сказать, они понимали, какой это необычайный подросток, и ни за что не хотели его лишиться.

23 августа 1726 года на тринадцатилетнего мальчика надели сутану, и сам Партиллан де Годрэн, епископ и герцог Лангра, пэр Франции, выстриг ему кружок на голове — тонзуровал его. Круглая плешь называлась тонзурой и посвящала человека богу.

Тонзуровать в таком возрасте разрешал закон 1696 года. И что же в этом удивительного, если в пять лет можно было стать королем, а в невесты Людовику XV прочили трехлетнюю испанскую инфанту?

С тех пор Дени носил духовное платье. Представьте себе его в длиннейшей черной сутане, с монашеской шапочкой на голове! Он и росточку-то был еще небольшого, и ухватки у него были мальчишеские. И все равно теперь его называли аббатом. «Аббат Дидро, сюда!», «Аббат Дидро, туда!», «Здравствуйте, аббат!», «Как вы поживаете, аббат?»

И в церкви Сен-Мартэн каждое воскресенье на большую мессу для маленького аббата оставляли место.

Мадам Анжелика не могла не разводить руками. Подумать только, святая дева, заступница, непоседливый проказник Дени стал таким разумным, таким послушным!

Перемена, в нем произошедшая, была не только внешней. Мальчик теперь свято верил в бога и в свое духовное призвание. Постился, носил власяницу, спал на соломе. Святые отцы могли быть довольны: посев принес жатву.

Они могли быть довольны и тем, что их воспитанник не стал каноником, то есть церковным чиновником. Их орден и его интересы для них всегда были важнее общих интересов католической церкви.

А мог бы стать. Дядя Виньерон не забыл своего обещания. Тяжко заболев, перед смертью он по-прежнему прочил племянника в свои преемники, и статут не запрещал четырнадцатилетнему стать каноником. А 28 апреля 1729 года Дидье Виньерон скончался. Тут же два каноника отправились уговаривать Дени отказаться от дядиной должности. Боялись, очевидно, что мальчик может унаследовать от дяди вольнодумство и тяжелый характер. Впрочем, Дени не пришлось особо уговаривать.

Было еще одно обстоятельство. В том же диалоге Дидро «Разговор отца с детьми» отец рассказывает старшему сыну такую историю: «Твой дядя, каноник Виньерон, был резким человеком и не уживался со своими собратьями, служа для них вечным укором как своим поведением, так и своими речами. Он прочил тебя себе в преемники. Но при приближении смерти каноника семья решила запросить римскую курию, прежде нежели передать капитулу его предсмертную волю, которую тот, вероятно, не утвердил бы. Гонец отправился. Но твой дядя умирает за час до того, как тот должен вернуться. И вот каноникат и тысяча восемьсот франков потеряны. Твоя мать, твои тетки, наши родственники, наши друзья — все хотели скрыть смерть каноника. Я отклонил этот совет и приказал тотчас же звонить в колокол».

Следует реплика Дени, фигурирующего в диалоге, как «Я».

«Я. — И правильно сделали.

Отец. — А если бы я послушался женщин и потом в этом бы каялся, гы не поколебался бы пожертвовать для меня своей шапкой каноника?

Я. — Разумеется. Я предпочел бы быть хорошим философом, чем дурным каноником».

Итак, каноникат, тысяча восемьсот франков жалованья, дом и конюшня дяди были для Дени безвозвратно потеряны. Но это еще не значило, что он был потерян для католической церкви и тем более для ордена Иисуса.

Как знали иезуиты, искуснейшие педагоги, ловцы человеческих душ, человеческую природу, как умели управлять ею, дергая каждого за его веревочку, словно марионетку.