Дик - страница 3

Я постелил щенку возле печки. Разомлевший от купания, он лег сразу, без принуждений и скоро сладко засопел, однако ночью я проснулся от жалобных повизгиваний. Сидя возле кровати, щенок скулил и все норовил забраться ко мне. Видно, новая обстановка и темнота пугали его.

Пришлось вставать и вновь укладывать щенка, но, как только я лег, он опять пришел ко мне и опять заскулил.

Конечно, можно было пристроить его себе под бок и спокойно поспать, но я решил с самого начала проявить твердость и не потакать сиюминутным щенячьим капризам. Поэтому я снова отнес щенка к печке и попытался вразумить его, что ночью нужно спать, а не шастать по дому, но все мои увещевания действовали на щенка как горох об стенку: как только я уходил, щенок покидал подстилку и, сев у кровати, начинал клянчить. В конце концов я понял, что надо идти на уступки, иначе ночь будет не в ночь. Я поставил у печки два стула и кое-как устроился на них. Щенок сразу успокоился, и я заснул. Но разве это сон — на стульях? Утром я чувствовал себя разбитым и на будущее решил: отныне никаких послаблений, иначе дальше будет еще хуже.

Попив чаю, я ушел, оставив щенку вдоволь пищи и воды, а когда вернулся, застал в доме полный бедлам. Щенок, это рахитичное, слабое созданьице, ухитрился все перевернуть вверх дном. Валялась на полу клеёнка, которую он стащил со стола, углы одеяла были исслюнявлены и изжеваны, в разных местах вперемежку с разбитой посудой лежали мои сапоги и унты, стулья были опрокинуты, но главное — везде виднелись щенячьи кучки и лужицы, все было размазано, все перепачкано.

— Ну ты и фрукт! — сказал я с веселым изумлением, оглядывая картину погрома.

Услышав мой голос, щенок прямо-таки взвился от радости, запрыгал, захлебнулся лаем. И хотя мне предстояла грандиозная приборка, я, видя такое проявление чувств, не мог сердиться. Но и забавлять щенка, как он этого явно хотел, тоже не мог. Нужно было первым делом навести в доме порядок.

Я принялся за работу, но через несколько минут понял, что моего квартиранта нужно каким-то образом изолировать, ибо он лез под руки и совал нос в каждую дырку.

— Иди-ка сюда, — сказал я, открывая дверцу шкафа.

Не ожидая подвоха, щенок с готовностью залез в шкаф, но, когда я закрыл дверцу, он заскребся, а потом залаял и завыл.

Я не обращал на это никакого внимания и продолжал драить полы, но лай и вой становились все громче и отчаяннее. Надо было выпускать арестанта, иначе он, чего доброго, мог сорвать голосовые связки. Но ограничить его свободу было просто необходимо, без этого приборка грозила затянуться до темной ночи.

Сначала я хотел привязать щенка, но потом вспомнил, что в коридоре валяется ящик из-под макарон, который можно использовать в качестве конуры. Ящик — не шкаф, верхней крышки у него нет, и щенку будет в нем не так страшно, как в темном шкафу.

Сказано — сделано. Я принес ящик и посадил туда щенка. Сначала он вроде успокоился, стал с любопытством обнюхивать углы ящика, а стоило мне отойти, как он тут же захотел выбраться наружу. Но ящик был высоким, у щенка не хватало сноровки выпрыгнуть из него. Единственное, что ему удалось, — встать на задние лапы и в таком положении наблюдать за моими действиями. Меня это вполне устраивало: пока щенок видел меня, он вел себя смирно, и я мог без помех заниматься уборкой. Но скоро щенок устал стоять в неудобной для него позе, и тогда из ящика послышался громкий, жалобный скулеж. Пришлось делать перекур и успокаивать щенка.

Приборку я закончил с грехом пополам, а ночь опять провел на стульях. Днем, забежав на минутку к Кулакову, я рассказал ему о своих мытарствах.

— А ты как думал! — засмеялся он. — Теперь терпи. К месту ты его, конечно, приучай, но не вздумай бить, испортишь пса на всю жизнь. Трусом вырастет.

— И долго терпеть? — спросил я, представив, что и завтра, и послезавтра, и еще неизвестно сколько буду заниматься одним и тем же — подтирать щенячьи лужицы и скоблить полы.

— Месяц как минимум. Щенок — не котенок. Кошки те быстро привыкают к месту, а собаке повзрослеть надо.

И потянулись однообразные вечера. Приходя домой, я первым делом грел воду и потом часа два мыл, подтирал, проветривал. Затея с ящиком сильно облегчала дело, тем более что я придумал новшество — прорезал в стенках ящика по оконцу, так что теперь щенку не требовалось вставать на задние лапы, чтобы видеть, где я и чем занимаюсь. А это, как оказалось, было для него очень важно: пока я находился в поле его зрения, он вел себя пристойно, лишь переходя по мере надобности от одного окошечка к другому. А я тем временем без помех орудовал шваброй.