Дикая груша у светлой реки - страница 3
То же самое, что он сейчас говорит другим, лет семь-восемь назад, когда все только начиналось, говорил ему Дени. Однако тогда это казалось ему пустым шумом, который мешал начавшему мощно звучать гимну свободы. Брехней собак, пытавшихся это звучание заглушить. Но с годами пришло понимание, что, видать, правы они были: и братья, и Дени, и их товарищи, что ко всему, касающемуся судьбы народа, нужно относиться очень бережно, а тот, кто пытается показать в этом деле отчаянную храбрость, — либо дурак, либо специально старается привести народ к беде.
В его душе был дикий лес, замороженный, продуваемый ветрами, и городские развалины были в его душе, и воспоминания о той спокойной жизни, которая когда-то была в этой стране, и скорбь по всему утраченному, скорбь по погибшим молодыми товарищам, особенно по другу детства Берсу… — все это, подобно тяжелым мельничным жерновам, лежало в его душе, замедляя биение сердца. Сколько выдержит душа такую тяжесть?..
Довт снова ничком падает на вещи в надежде, что сон избавит его от тоски.
Очнувшись от дремы, Довт начинает перелистывать ворох снов. Это были какие-то обрывки прошедших событий, без начала и конца… Черные, в саже, полные грязи сны… Но среди них выделялась одна светлая картина: ярко-зеленая лужайка, река с прозрачной водой, и на берегу раскинуло тень красивое дерево; когда он приблизился, тень пропала, а дерево превратилось в Берса, он стоял, улыбаясь, как при жизни…
Ему показалось, что он где-то уже видел и это дерево, и светлую реку, видел наяву. Подумав, вспомнил. Эта река протекала рядом с их селом, на берегу стояла дикая груша. На ней росли сочные кисло-сладкие плоды. В детстве, осенью, они ходили туда после уроков собирать спелые груши. Там всегда были дети. Или овцы, коровы. Плодов с дерева хватало всем. «Пусть Бог сделает к добру, Берс, твое явление во сне, — сказал Довт, садясь. — К чему бы это?» Впервые он увидел Берса во сне месяц назад, за сутки до выхода боевиков из города. Берс стоял в стороне от людского потока, в белом одеянии. Он что-то кричал ему, идущему с людьми. «Он пришел мне на помощь… Говорит, чтобы я не уходил с ними… А может, предупреждает, что приближается время покинуть этот мир?» — подумалось ему тогда.
Потом, утром, когда полевой командир среднего звена Нажмуддин, с которым они были в хороших отношениях, сказал, что принято решение предстоящей ночью покинуть город, он увидел в виденном накануне сне предостережение. «Он мне хотел сказать, чтобы я не уходил с ними» — так истолковал он сон. А Нажмуддину сказал: «Этого делать нельзя… Сердце предвещает мне большую беду…»
«Это решение принято теми, кто выше меня, я не смогу ничего изменить…» — «Как? Как можно выйти из города, обложенного тройным кольцом?» — с похолодевшим сердцем спросил он. «Заплатили», — слабо улыбнулся тот. «А вы не думаете, что те, кому вы заплатили, способны на коварство?» — повысил голос Довт. Нажмуддин долго молчал. Потом тихо произнес: «Все будет так, как захочет Бог…»
В ту ночь Нажмуддин подорвался на мине. «Что же теперь будет?» — спросил себя Довт. И сам себе ответил: «Какая разница? Что только в этом городе не происходило, чего он только не испытал». Неожиданно почувствовал голод. Он не помнил, когда последний раз ел. Давно. Он стал перебирать вещи. Нашел одну консервную банку с говядиной. Ножом быстро открыл ее. Мясо заморожено. Было бы неплохо его подогреть, и ему бы чуть теплее стало. Но для этого нужно выйти во двор, там горит газовый огонь. А это опасно, в свете огня снайпер может засечь его.
«Раз уж есть, поем-ка я по-людски. Будь что будет», — Довт вышел и скоро вернулся с подогретым мясом.
Аккуратно орудуя ножом, быстро закончил с тушенкой. Взял кусок лепешки, завернутый в бумагу. Хлеб нужно экономить, те, кто его пек, уже ушли. Мясо было солоноватое, захотелось пить. В кране во дворе вода не идет. Он зачерпнул с низкого навеса снег и осторожно снял верхний слой, покрытый сажей. Положил снег в жестяную банку, поднес к пламени. Выпив талую воду, вернулся в комнату и снова прилег на вещи.