Дикая груша у светлой реки - страница 8

— Правильно говорит Денилбек, правильно! — раздалось несколько голосов.

В это время, растолкав людей, на пригорок ловко взошел его отец.

— Нет, неправильно, люди! Нет! Вы слышали, люди, слова наших святых праведников, что Советскую власть сменят, сидя за столом? Слышали. Сменили? Да. Что они еще говорили? Сказали, что будет жестокая война. Те, которые останутся ниже Войсковой дороги, будут страдать, которые успеют подняться выше Войсковой дороги — спасутся. Видимо, Войсковая дорога — это трасса Ростов — Баку. Сказано, что русские солдаты уйдут отсюда, и на спинах у них будет снег. Эти времена предсказаны святыми людьми. Поэтому мы должны, не оставаясь в стороне, встать рядом с лидером, присланным Богом для нашего спасения. Если не встанем, завтра нам придется ходить среди людей с опущенными от стыда глазами.

— Правильно! Правильно! Аллах акбар! — кричал молодой человек с небольшой бородою и в военной форме. Он узнал его с трудом: это был Илмади, который очень изменился за последние полгода. И в словах, и в жестах его чувствовалась уверенность. «Вот это воин!» — улыбнулся он. Ему было смешно, что из Илмади, которому он никогда не давал спуску, вышел такой авторитет. Когда голоса утихли, отец продолжил:

— И Денилбека я хорошо понимаю. И он, и его отцы жили, имея выгоду от русской власти. Сегодня он ее теряет. Что поделаешь? Таков Божий промысел. Для тебя будет лучше, Денилбек, если ты смиришься с ним.

Не дожидаясь, пока разойдутся люди, Довт медленно вышел из толпы и отправился в город: он все понял. Сейчас он знал, где его место: в первых рядах защитников нового президента и его власти.

Это было нетрудно: надев военную форму, разгуливать с оружием. Часто он видел в городе и отца, который кружился в зикре на главной площади. «Сын, смотри, не оплошай!» — говорил тот на бегу Довту. «Не оплошаю», — отвечал он. На том и расставались. Вести долгие беседы обоим было некогда: он состоял в «отряде спецназначения», отец — в Мехк-Кхиэле.[1]

Отца он узнавал издалека: тот всегда кружился вокруг кольца людей, направляя круг, криком подбадривая зикристов, с возгласом: «О Всемилостивейший!» — поднимая посох, когда нужно было остановиться и громко запеть религиозную песню. Говорят, теперь, когда по московскому телевидению рассказывают, как началась вся эта буза, его отца показывают на весь экран, в пылу зикра, с поднятым посохом. Довт, правда, этого не видел, знакомые рассказывали.

В начале весны недовольные новой властью подняли мятеж. Захватив телевидение, они укрепились там. Когда президент спросил, кто возьмется его отбить, Довт вызвался первым. К нему присоединилось много бойцов. Дав несколько залпов по зданию из пулемета, установленного на бронированной машине, они ринулись на штурм и с боем отбили телевидение. Когда с пистолетом в руках, обходя второй этаж, он вошел в одну дверь, то оказался в комнате без окон, где стояли камеры. Увидев, как за занавеской в углу метнулась тень, крикнул:

— Выходи, положи оружие!

— Выйду, но оружия не сложу.

Довт узнал голос Дени. «Как некстати мы столкнулись», — подумал он. Сначала показалась едва различимая, трясущаяся рука с пистолетом, затем — он сам в милицейской форме.

— Это ты, Дени?

— Я, Довт.

— Оружие придется сложить… Вы проиграли, телевидение в наших руках.

— Я не сложу оружия, — отрезал тот. В это время, откуда ни возьмись, между ними встал Берс. Он очень удивился тогда, Довт не видел друга последние несколько лет, с тех пор, как тот женился на Камете.

— Опустите оба оружие… Что вы не поделили?.. Помиритесь… Как хорошо, что я успел…

Пока они втроем так стояли, в дверь вошло много людей с оружием, знакомых и незнакомых. Потом погас свет, и установилась такая тьма, что хоть глаз выколи. Раздался выстрел, голова падающего Берса скользнула по ноге Довта.

— Свет! Свет! — вырвался у него крик. Когда включился свет, они увидели Берса, лежащего головой к нему, ногами к Дени. На левой стороне груди было пятно крови.

— Ты убил его! — закричал он, наставляя пистолет на Дени.

— Зачем мне его убивать? — закричал в ответ и Дени.