Дикая полынь - страница 8

Однажды, знакомясь с первым наброском стихов для песни "Походная-пионерская", улыбающийся Дунаевский вдруг нахмурился. Несколько раз повторив вслух задержавшую его внимание строку, он серьезно заметил:

— Строчка совсем из другой оперы, чужеродная, совсем не пионерская. Не обижайтесь, но от нее отдает чем-то скаутским.

Перечитав написанное, я искренне согласился с композитором и, не ограничившись одной только строкой, тут же написал совсем новое четверостишие. И когда заулыбавшийся Исаак Осипович одобрил исправление, я пошутил:

— Как могла приблудиться к моим стихам такая строчка! Ей-богу, Исаак Осипович, скаутом никогда не был, хотя вербовали меня весьма-весьма усердно.

И вкратце рассказал Дунаевскому, как ретиво винницкие сионисты сколачивали скаутский отряд. После небольшой паузы композитор, как бы поразмыслив над услышанным, сказал:

— Моя юность прошла в Харькове, там не было такого обилия сионистов, как в Виннице. Но и у нас они под фальшиво-романтической дымкой пытались отравить мозги детворе. Я-то по возрасту в скауты не годился, но за младшее поколение нашей семьи повоевать с сионистскими агитаторами пришлось. И основательно. Да, свои скаутские отряды сионизм насаждал по всей Украине. Что ж, это давно известно: националисты всех мастей усердно ловят в свои сети юношество, у них всегда наготове специальные ловцы юных душ… и особенно налегают они на скаутизм. Тонкий расчет: понимают, что у мальчишки закружится голова, когда узнает, что скаут по-английски означает разведчик! Заманчиво звучит это для него, грезящего приключениями. Где уж тут как следует задуматься над тем, кому служат бойскауты, мальчики-разведчики!

Наш разговор, видно, разбередил в композиторе волнующие воспоминания юности. Оторвавшись от рояля, он продолжал:

— Люди моего поколения помнят, как и петлюровцы и деникинцы ставили винницких сионистов в пример их единомышленникам в других городах Украины… Известен ли вам такой случай? Весной 1920 года даже до Харькова докатилась тревожная весть: в разместившейся на Правобережье знаменитой 45-й Волынской дивизии украинские националисты спровоцировали восстание галицийских бригад. Это намеренно было приурочено к развернутому наступлению белополяков. Мятежники ворвались в Винницу. И контрреволюционная пресса стала восхвалять винницких сионистов: какие, мол, молодцы! Поддержали повстанцев да еще призвали местное население помочь им одеждой и продовольствием…

Совсем недавно я смог убедиться, что незаурядная память Дунаевского и в этот раз не подвела его. Архивные комплекты украинских буржуазно-националистических газет полностью подтвердили рассказ композитора.

Из этих газет я узнал еще, что к удовольствию контрреволюционеров директива винницким сионистам "материально и морально" поддержать взбунтовавшихся предателей исходила от ближайшего окружения Жаботинского. Директива была особенно категоричной в том пункте, где говорилось об уничтожении комиссаров и политработников дивизии как о первой задаче повстанцев. Помочь этому гнусному делу Жаботинский призывал в первую голову молодежь.

Да, неспроста свои отрывочные воспоминания о гражданской войне на Харьковщине Исаак Осипович закончил словами:

— Ох, уж эти мне сионистские ловцы юных душ! Жестокие, беспринципные петлюровские дружки.

Примерно то же самое о сионистских методах вовлечения ребят в скаутские отряды услышал я и от замечательного советского еврейского поэта Льва Моисеевича Квитко. Автор хрестоматийных стихотворений "Письмо Ворошилову", "Лошадка", "Лучок", ставших в переводах С. Маршака, М. Светлова, С. Михалкова достоянием всей многонациональной советской детворы, не раз вспоминал, как сионисты в Умани и Белой Церкви чуть ли не силком сгоняли еврейских подростков в свои скаутские отряды.

— Сионисты творили это, опираясь на фанатичных иудаистов, рассказывал Квитко, — прежде всего на раввинов. Вспоминается поздняя осень девятьсот восемнадцатого. В Умани и окрестных городках уже знали, что я, начинающий восемнадцатилетний поэт, пишу обличающие еврейский национализм стихи. И мне с трудом удалось проникнуть на собрание еврейской молодежи, где выступили три или четыре раввина, приехавшие из Одессы со съезда раввинов большинства городов и местечек Украины. Они торжественно возвестили, что на том съезде "наместников Иеговы на земле" было наложено проклятие (по-древнееврейски — хэрэм) на каждого еврея, поддерживающего Советскую власть и сочувствующего большевикам — ведь они, безбожники, призывают еврейских трудящихся Украины, подумайте только, соединиться с трудящимися украинской, русской, польской и других "чуждых евреям" национальностей. Рассказали это нам в мистическом тоне со зловещими намеками на то, как в древности истинные евреи расправлялись с вероотступниками. И все-таки на большинство участников собрания совершенно не повлияла угроза быть проклятыми раввинами. Через несколько же дней на вечерах молодежи я читал свои стихи (многие вошли в мою первую книгу "Красная буря") и видел, как моим, теперь я понимаю, не совсем зрелым, но созвучным настроению аудитории стихам горячо аплодируют парни и девушки, угрюмо молчавшие на встрече с раввинами.