Дикие лошади - страница 7

Вопросы были всегда. Задавать вопросы означало демонстрировать, что ты внимательно слушал, и часто случалось, что больше всех спрашивали актеры, играющие самые незначительные роли. В данном случае Джордж хотел знать, как его персонаж будет проявлять себя в связи с дополнительной сценой. Только как еще один фактор в неприятностях Сиббера, успокоил я его. Сиббер в конечном итоге сломается. Бах! Фейерверк. «Аллилуйя», — поблагодарил Сиббер. Джордж зажал ему рот.

— Но они были друзьями, — упрямо повторил Говард.

— Как мы уже обсуждали, — спокойно ответил я, — если Сиббер сломается, ваши мотивировки получат больший смысл.

Он открыл было свой маленький ротик, увидел, что все остальные кивают, поджал губы и начал действовать так, словно то, что Сиббер должен сломаться, пришло в голову именно ему.

— Если завтра польет дождь, — продолжал я, — мы вместо этого снимем сцены внутри Жокейского клуба и будем молиться, чтобы в четверг была хорошая погода. Мы должны завершить первый ньюмаркетский фрагмент к субботе. В воскресенье — я полагаю, вы это знаете, — мы переводим лошадей на сорок миль западнее на Хантингдонский ипподром, в тамошние конюшни. Актеры и техники отправятся рано утром в понедельник. Репетиции в понедельник после полудня. Съемки — со вторника по пятницу, возвращение сюда — в следующие выходные. Эд раздаст расписание прогона и времени всем задействованным. Ясно? Да, кстати, с завтрашнего дня гонка будет нещадная. Думаю, вам следует это знать. Будет куча тяжелой работы, но оно того стоит.

Рабочий день был закончен. Сидящие вокруг стола вздохнули с облегчением. Сегодня мы провели много часов во дворе конюшен, действия на переднем плане разворачивались на фоне «повседневной жизни» скаковых лошадей. Никогда прежде в течение двенадцати часов за конями столько раз не выгребали навоз, не кормили, не поили и не чистили их, но мы отсняли достаточно, чтобы создать иллюзию реальности.

Сценарное собрание я объявил закрытым, и все разошлись, кроме высокого худого мужчины с неухоженной бородой, неопрятно одетого. Его неказистый внешний вид скрывал артистическую самоуверенность, непоколебимую, как гранитный утес. Он поднял брови. Я кивнул. Он, ссутулившись в своем кресле, подождал, пока все спины, кроме его собственной, не скроются за дверью.

— Вы хотели, чтобы я остался? — спросил он. — Эд сказал.

— Да.

Любой фильм, дающий надежду на успех, нуждается в глазе, который смотрел бы на жизнь словно через видоискатель кинокамеры. В ком-то, для кого фокус и интенсивность света были бы чувственными понятиями, не требующими расчетов. Его должность в титрах именуется «главный оператор» или «директор съемочной группы». У меня был друг-математик, однажды сказавший, что мыслит алгеброй. Так вот Монкрифф мыслил движениями света и тени.

Мы привыкли друг к другу. Это наш третий совместный фильм. Сначала я был смущен его сюрреалистическим чувством юмора, затем понял, что это водоносный слой для гейзеров его визуальной гениальности. Спустя некоторое время я почувствовал, что работать без него означает оставаться беспомощным в попытках перевести свое восприятие в откровение на экране. Когда я говорил Монкриффу, что хочу донести до зрителя, он мог инстинктивно вращать объектив, чтобы нащупать это.

Однажды мы ставили сцену, в которой героя вот-вот должны были убить террористы. Крайняя жестокость происходящего была подчеркнута тем, как Монкрифф подал свет на лица: оцепеневшая жертва, потеющий священник и беспощадность бандитов. Ego te absolvo… Потом мне присылали смертельные угрозы по почте.

В тот вторник в Ньюмаркете я спросил Монкриффа:

— Ты видел решетку вокруг Жокейского клуба? Ту, что ограждает частную стоянку во внешнем дворе.

— Высокую и черную? Да, видел.

— Я хочу отснять это как символ разделяющего барьера. Я хочу показать, как эта ограда не пропускает никого, кроме элиты. Внутри — дворянство скачек. Снаружи — отребье.

Монкрифф кивнул.

— Я также хочу дать впечатление того, что люди внутри, Сиббер и Джордж, члены Жокейского клуба, делают себя узниками условностей. Сидят за решеткой, можно сказать.