Дикие ночи - страница 3

стр.

Смерть была со мной с тех пор, как я впервые прочел о СПИДе. Я мгновенно понял, что эта болезнь станет общепланетарной катастрофой, унесет и мою жизнь вместе с жизнями миллионов проклятых. Я сразу же переменил свои привычки. До этого момента я каждый вечер искал мальчиков, которые могли бы мне понравиться, я был требователен. Я отдавался со страстью. Теперь я решил отказаться от ночей любви, объятий, соитий… Я ходил по городу в поисках себе подобных, тех, кто не жаждал войти в чужое тело, позволяя сперме проливаться на пыльные полы подвалов.

Мне уже было мало судорожных поспешных мастурбаций. Ко мне вернулись наваждения юности: ширинки узких брюк, позволяющие угадать под ними форму члена, влажные трусы… В коллеже, когда мне было тринадцать лет, я часто приходил в пустую спортивную раздевалку и жадно трогал забытые, небрежно брошенные шорты младших мальчиков. Я брал их и уносил домой. Я надевал их перед зеркалом в ванной. Мне кажется, что тогда я еще ничего не мог, но испытывал почти оргазм, видя, как тонкая ткань тесно облегает мой член. Когда мне удавалось превозмочь свой страх, я сам надевал шорты на уроки гимнастики и тревожно ждал, когда чей-нибудь взгляд упадет на мои ноги…

К наваждениям детства я добавил кожу, цепи и боль. Страдания стократно увеличивали наслаждение, и ужас перед болезнью отступал.


Для меня стало привычным отправляться среди ночи в капище, полное страждущих мучеников. Это была огромная галерея, поддерживаемая квадратными бетонными колоннами, у самой Сены, на левом берегу, между мостом Берси и Аустерлицким мостом. Как в пещере[1] Платона, там были только отблески света, но не сам свет, а люди были подобны теням. Я искал среди них порочных, с твердыми членами, неприличными жестами и сильными запахами. Некоторые колебались, ходили вокруг да около, переговаривались; я же хотел всего и немедленно. Я не скрывал своих вкусов: если мне отказывали, я отталкивал собеседника грубым движением; если мы договаривались, я шел за случайным партнером и вкушал наслаждение на ступеньках железной лестницы.

Оскверненный, измученный, испытавший оргазм на берегу реки, я чувствовал себя прекрасно, был светел и расслаблен. Я был прозрачен.


Лору не взяли на роль Марии Терезы, женщины-ребенка, проститутки из Барселоны. Марк и Омар колебались, но все-таки предпочли ей актрису с именем, ее спонсоры обещали принять участие в финансировании клипа.

Я почувствовал даже облегчение, узнав, что мне не придется снимать ее лицо. Мне казалось, что это лицо поглотило бы весь свет без остатка, остались лишь черная фигура и блестящие светлые глаза.


Съемки оказались сложными. Продюсер поссорился с Омаром и не приехал в Барселону, прислав вместо себя молоденькую директрису, совершенно неопытную и неумелую. Как только возникала малейшая трудность, она тут же начинала рыдать: невозможно передать, сколько слез она пролила на портовых причалах, узких улочках Барселоны и в цыганских кабачках.

Я любил работать с Омаром. Я встретил его в маленьком кафе, в руке у него был старый блокнот в коричневой кожаной обложке. С той самой первой встречи я не сомневался в его таланте. Для него, да, пожалуй, еще лишь для нескольких друзей, я мог бы сделать многое, не задумываясь, и меня не остановило бы чужое несовершенство, будь то несовершенство тела, лица или ума.

Я отдавал себе отчет в том, что каждый день погружаюсь все глубже в могилу, которую сам для себя вырыл и которая отделяла меня от окружающего мира. Мне становилось все труднее общаться с людьми, если это не касалось работы и секса. Только талант по-прежнему вызывал мое восхищение.


То немногое, что я знал о прошлом Омара, еще больше сближало меня с ним. Одиннадцать детей в семье, неизбежные отклонения от нормы, братья-преступники, один из них эпилептик. Он бежал от пятнадцати лет жизни в бидонвиле[2] Нантера, от алкоголя и драк в барах по субботам. Прекрасный и жестокий цветок, выросший на городской свалке.

Я знал, что никогда не захочу прикоснуться к его телу. Но если бы я встретил кого-нибудь из его братьев-воришек, то сделал бы невозможное, чтобы угадать очертания члена под джинсами, увидеть его раскинувшимся на простынях на своей постели, чтобы он нежно, как играющий хищник, склонился надо мной.