Дикий селезень. Сиротская зима - страница 43

Ветра почти нет — волны небольшие. Грести легко. Только лодку относит далеко к излучине. Придется под ивами скрести веслами дно. Здесь течение слабое.

Приближается шум переката, протока рядом. Опускаю весла на днище — теперь надо крепко держаться за ивы. Я подтягиваю лодку, перебирая ивовые ветки, как дядя Сема. Вот и протока. Но лодку надо ставить поперек переката, чтобы войти в протоку. Не хватает еще одного человека. Один бы держался за ветку, а другой работал веслами. Узнай, Узнай, почему ты не человек? Никакого от тебя нет толку.

Я привязываю таловой веткой носовую цепь. Как только лодка встанет поперек, я удароп весла перебью ветку и войду в протоку. Замахал веслами. Все — лодка поперек переката. Но я, потеряв равновесие, падаю. Ветка развязалась, и лодку понесло течением — она может перевернуться. Надо во что бы то ни стало поставить ее носом против течения, против ветра и волн.

Почуяв неладное, заскулил Узнай, лезет под руки. Спокойно, Узнай, не дрейфь, держи хвост пистолетом.

Лодку крутит как щепку и выносит на быстрину. Я вовремя перевалился к борту, на который набросилась волна, а то бы она нас опрокинула.

Кажется, и вес Узная имеет сейчас значение. Хорошо, что он такой сутунок — не доходяга.

Волна окатила меня и ухнула на днище. Это к лучшему. Лодка отяжелела — не такая верткая. Надо поставить ее носом против ветра и волн. Вот так. Теперь не давать ей сбиться в сторону и подгребать к берегу.

Кто-то на берегу кричит. Хватились небось, весел нет… Как не вовремя! Сейчас будет нагоняй. Да это уж пустяки. Главное, сумел выкрутиться. Что-то шибко много на берегу людей. Один, два, три, Рая, Лида, бабка Лампея, еще кто-то… Пол-Селезнева. Бегают по берегу, кричат. Да, многовато болельщиков. Тем лучше — при людях лупцевать не будут.

Лодка ткнулась носом в песок. Сейчас я буду толкать ее. Это совсем нетрудно: дно песчаное, течения нет.

Я проваливаюсь в яму, повисаю на лодке и снова толкаю ее впереди себя.

Меня окружает заполошная толпа. Тетя Лиза со слезами молча тискает меня.

Дядя Сема раскачивает лодку, чтобы перевернуть ее вверх дном — вода плещется через край.

— Хорошая сегодня будет баня! — носятся вприпрыжку с Узнаем девчонки.

«Предатель Узнай, на бабье меня променял, — думается мне. — А бани я не боюсь: остынет, пока мы здесь. И зачем дядя Сема всем это место показал?»

Успокаиваю себя тем, что мало еще кто бывал на том берегу.

Грамотные сестры решили показать мне горизонт. Они забрались на коровник, припорошенный сеном, и затащили меня. Согра, лес и небо — горизонта нет. На западе он есть, да мешает мельница. На востоке — Зимиха, Казанка — не поймешь. Конечно же, за Елабугой, за Старицей, за лугами — горизонт. Но там дымка размыла линию горизонта и соединила небо с землей. Надо подождать, пока дымка растает.

Рая, как и водится, когда показывают «Москву», прижимает ладошками мои уши, пытается меня приподнять и больно задирает мочки. На помощь приходит Лида. Вдвоем они хотят приподнять меня за уши. Я брыкаюсь, подскакиваю и проваливаюсь сквозь худую крышу… Вместо горизонта у меня вывих ноги. Я могу только ползать. Тетя Лиза, — ветеринар, самыми верными средствами от всех недугов считала йод и клизму. Мне она ничем помочь не могла, и меня повезли в Казанку. Там ногу ощупали, поставили укол, наложили гипс и отправили с богом. Гипс по дороге с больной ноги сполз. Боль возобновилась. Дядя Сема закутал меня в одеяло и понес к Секлитинье, у которой муж коновалил: охолащивал быков, выводил глистов, прокалывал скотине животы для спуска вони, правил коням бабки.

В сетках у знахарей висели венички, пучки лекарственных трав и медные тазики. Секлитинья, что-то бормоча, поставила ухватом в печь чугунок. Костлявый коновал принес пучки болиголова, чертополоха, полыни и бросил их в таз. Секлитинья загремела у печки, подхватила чугунок рогачом.

Трава в тазу зашипела. Костоправ попробовал на палец крепость отвара, взял меня на руки, посадил в таз. Вода была очень горячая, но я терпел. Вспомнил все свои ожоги, и вода показалась мне только теплой.

Секлитинья собрала распаренную траву, наложила ее на вывихнутую ногу; коновал стал ее разминать. Чтобы вода не остужалась, Секлитинья вычерпывала медным ковшиком остывшую воду и подливала горячую.