Дикий Восток. 1910. Часть 1 - страница 37

Договорившись с лодочником сразу на месяц пригляда за полтину и сдав ему на хранение вёсла, друзья поднялись вверх по берегу и вскоре уже стояли, удивляясь, на том месте, где через век будет Театральная площадь. На месте памятника Ленину — церковь. Вместо «трамплина» Музыкального театра — одноэтажные рубленые дома. И лишь здание городской Думы позволяло ориентироваться почти безошибочно.

— Чёрт возьми! — Артём не смог сдержаться. — Вот попали, так попали…

По единственному низкому, нависающему над самой водой железному мосту через Омку тянулись конные подводы с почти деревенскими грузами: мешками, сеном, соломой. Асфальт отсутствовал. Везде. Совсем… Множество телеграфных столбов расчерчивали небо на нотный стан проводами — такие вот памятники прогрессу и свидетели цивилизации.

Первое впечатление от родного города у друзей вышло не особенно восторженным. Даже центральная часть Омска обликом своим больше всего напоминала сибирское село или скромный райцентр восьмидесятых-девяностых годов. Та же чахлая растительность, те же широченные улицы, перекрестки и площади, с зеленеющей травой по окраинам и разбитой копытами и колесами, изрядно загаженной лошадиными «яблоками» и коровьими лепехами, голой, желтоватой от песка и глины землей.

«Главпочтамт» начала двадцатого до боли и двоения в глазах напоминал деревенские аналоги конца века. Бревенчатый, скромный, с тяжелыми рамами решетчатых окон и зеленой, крытой железом, кровлей.

Несколько замощенных серым булыжником главных улиц, величественные храмы и прочие красоты в целом никак не отменяли этого впечатления о сугубой провинциальности и деревенской захолустности города. Впрочем, ни Славку, ни Артема это не смущало. Точнее, в ряду иных вопросов и проблем эта была наименее острая и напрягающая.

В лучшую, по сравнению с будущим, сторону являлся солидный облик большей части домов. Богато украшенных резьбой, с высокими потолками, крепкими, не покосившимися заборами и высокими крыльцами с навесами, выходящими на тротуары и проезжую часть.

Конечно, самым разительным отличием оставался облик людей. Причем, как бедных, скромно одетых в «этнографические» рубахи, армяки, подпояски и разномастные колпаки на давно не стриженных, густо заросших волосами головах, сплошь бородатыми, дочерна загорелыми лицами, так и богатых, роскошно наряженных, сплошь в шляпах и форменных фуражках, с часто мелькающими тут и там погонами, сияющими крестами орденов и прочих наград. Все они и вели себя, и выглядели донельзя непривычно и странно даже с точки зрения опытного краеведа и историка. Что уж говорить про Артема, у которого почти непрерывно звенел в голове тревожный сигнал когнитивного диссонанса.

Из очевидных плюсов выделялось тотальное отсутствие рекламных щитов, растяжек и прочей бьющей по глазам крупной наглядной агитации. Все вывески располагались строго на зданиях и в витринах. Для всего прочего кое-где на перекрёстках имелись цилиндрические тумбы, обклеенные афишами и объявлениями.

Вторым и наиболее ценным стал воздух. Да-да. Просто воздух. После тяжелого, затоптанного и загаженного выбросами от десятков предприятий и выхлопами от десятков и сотен тысяч машин варианта девяностых годов, пусть временами и пыльный, зато напоенный речной свежестью и запахами степного разнотравья, чистый, сухой и здоровый омский воздух можно было вдыхать полной грудью едва ли не с наслаждением. И даже пригоршня дыма паровых машин и заводских печей, изредка приносимая издалека ветром, не могла испортить это ощущение.

Обилие гужевого транспорта было понятно, хоть и несколько давило на мозги. Но это, пожалуй, оставалось наименьшей из проблем адаптации. А вот тема религии и всего с ней связанного — ровно наоборот. Друзья ничего не знали ни о церковных службах, ни о распорядках и правилах, ни о праздниках и ограничениях. Да что там говорить, даже просто облик идущего навстречу по дороге священника в широкополой шляпе и темном плаще с посохом в руках вызвал у них и, особенно, у Тёмы — завзятого, упорного атеиста — оторопь и какое-то нервное неприятие.