Дикий Восток. 1910. Часть 1 - страница 51

— Ловко плетешь, говорю же, грамотный, сукин сын. Вона уже и друзья у него появились, а что только что говорил, мол, никого не знаешь в Омске? Ниче, скоро по-другому запоешь. Дай время. — Ухватив Славку за руку, Канищев вздернул его на ноги и поволок, держа за шиворот по проходу к небольшой камере в темном углу подвала. — Раз ты политический, то с другими арестантами тебе разговоры весть не положено. Таким, как ты, одиночка обязательна. Недельку покукуешь в карцере, а там, глядишь, и за ум возьмесси.

Открывая дверь и гремя связкой ключей, околоточный словно специально, громко и отчетливо, сказал, обращаясь к Вяче.

— Свезло тебе, террорист. Собственный апартамент почитай. Вишь, и искать угол не потребуется. Сидеть тебе долго, так что обживайся. Лицом к стене, стой смирно.

Фрол Фомич снял с Хворостинина наручники и, втолкнув его в промозгло-затхло-вонючую тесноту камеры, захлопнул дверь, лязгнул задвигаемый засов, провернулся в скважине давно не смазанного замка ключ, и лишенная окон яма карцера разом погрузилась в кромешную тьму. Послышались тяжелые шаги полицейского, постепенно затихающие и удаляющиеся. Славка остался один. Совсем один.

— Это да, это я молодец… Садитесь, пять. — С горечью пробормотал Вяче. Он поднес руку прямо к глазам и, не увидев собственных пальцев, только теперь осознал, что ближайшие часы и дни ему придется жить подобно слепому кроту, ориентируясь наощупь. Но больше темноты досаждала вонь и духота. Делать нечего, пришлось притерпеться и к этому. Тело почти сразу начало чесаться от укусов блох. Отовсюду слышались тихие шорохи и поскрипывания.

Спустя недолгое время дверь камеры отворилась, выставленная на слабый огонь керосинка в руках в руке полицейского в первый миг ослепила Вяче. Проморгавшись, Хворостинин признал в темной фигуре полицейского урядника, к которому у него уже закипала жаркая ненависть. На этот раз в руках его мучителя оказался бумажный сверток с продуктами.

— Вот, Кузнецов. Купил тебе жратвы. На все твои деньги.

— Спасибо, конечно, только тут самое большее на рубль, а вы у меня, господин урядник десятку взяли.

— Не хочешь брать? Отказываесси? — Фрол Фомич насмешливо глянул на Славку.

Тот миг поколебался, а потом отрицательно качнул головой.

— Нет, не отказываюсь.

— То-то же. Тогда заткнись и благодари за щедрость. А чтобы больше не заикался, держи мелочь, навроде сдачи.

И он небрежно бросил на пол горсть меди. Монеты, звеня, раскатились по щелястым доскам, но оба даже не обратили на них никакого внимания.

— Господин околоточный надзиратель! — негромко окликнул он собирающегося уже захлопнуть обитую железом дверь карцера Канищева. Тот, словно ожидая заранее такого развития событий, остановился и бросил:

— Ну что тебе, Кузнецов? Говори, не задерживай. — В холодных глазах его читался некоторый охотничий интерес, пополам с пренебрежением к предполагаемой слабости едва успевшего попасть в заключение арестанта. «Быстро же он спёкся. Знаю я таких. Интеллихенция, ети их в коромысло. Поди, надумал начать каяться и признаваться в своих преступных умыслах?»

— Шефом какого полка является король Богемский?

— Лейб-гвардии Кексгольмского Императора Австрийского! — сам собой выскочил чеканный ответ из уст старого служаки.

Фрол поневоле даже подобрался, вытянувшись во фрунт и втянув живот, на миг окунувшись в прошлое. Ему даже помстилось, что стоит он на плацу перед своим командиром, грозным генерал-майором и георгиевским кавалером Василием Александровичем Нарбутом.

— А ведь точно. Как я мог забыть? Кажется, ему в девяностых пожаловали права Старой гвардии и разрешили именоваться лейб-гвардейским? — Славка даже прищелкнул пальцами и сделал жест, изображая пистолет, ткнув указательным в околоточного, оттопырив большой палец вверх. Потом качнул тяжелой головой, — Всё, вопросов больше не имею.

Канищев постоял несколько секунд, не в силах выбрать: или схватиться за револьвер и расправиться с наглецом, или до полусмерти избить. В конце концов, он плюнул на грязный пол камеры и шумно захлопнул дверь, лязгнув засовом и гремя связкой ключей. Грохот подкованных сапог по кирпичам еще некоторое время доносился до вновь оказавшегося в кромешной тьме и одиночестве Хворостинина.