Диккенс - страница 7

— Эта школа не годится для наших детей. Им нужна лучшая, — торжественно заключает Джон Диккенс. — Вы не находите, Лемерт?

Доктор Лемерт согласен. Согласна и миссис Эллин, тетка, согласна и миссис Диккенс. Но откуда взять деньги для уплаты в другую, лучшую, школу? Ведь за обучение Фанни игре на фортепиано тоже приходится платить.

Миссис Диккенс согласна, и о деньгах она не упоминает. Она умеет так же не заботиться о деньгах, как и мистер Диккенс.

— Чарльз очень хочет учиться, — вставляет доктор, — Он мне говорил, что готов учиться всю жизнь. Не так ли, Чарли?

Чарльз кивает головой.

— Значит, решено! Надо будет поискать другую школу, — заключает Джон Диккенс. Его обуревают родительские заботы, и сейчас не время думать о презренных шиллингах.

Странный был джентльмен Джон Диккенс. Добряк, неунывающий, безалаберный и беззаботный добряк. Сын любил его, хотя никакой заботы о его развитии и образовании отец не проявлял, никогда ничему его не обучал. Родному языку обучила его и Фанни мать до поступления в школу богобоязненной леди. Но, невзирая на полное безразличие отца к. его образованию, Чарльз любил его больше, чем мать, хотя и она была совсем не строга, а тратить шиллинги и пенсы могла ничуть не хуже, чем отец.

Он не умел думать о завтрашнем дне, этот миловидный джентльмен с узким носиком и маленьким ртом. Вот теперь, когда ему минуло только тридцать четыре года, он оказался отцом пятерых детей, а кроме весьма умеренного жалованья рядового адмиралтейского клерка, никаких иных источников заработка у него не было и не предвиделось. Был он маленьким клерком в Портсмуте, все по тому же адмиралтейскому ведомству, одиннадцать лет назад, когда женился в 1809 году на мисс Барроу, сестре своего сослуживца-клерка. Маленьким клерком он оставался и сейчас в Четеме — маленьким клерком с широкой натурой и большим легкомыслием.

Одиннадцать лет назад он мало помышлял о благоразумном расходовании своего жалованья — из восьмидесяти фунтов ежегодного жалованья в ту пору он платил за квартиру целых тридцать пять и с беззаботностью брал взаймы, где только мог. Не изменился он и тогда, когда стал отцом пятерых детей, — с охотой брал небольшие подачки от родственников жены и никогда не задумывался над тем, как и когда он сумеет расплатиться с многочисленными кредиторами.

При этом он был весьма тщеславен — любил, чтобы о нем говорили, удивляясь его щедрости, и для завоевания такой репутации жертвовал и в пользу бедняков, и на погорельцев, и в благотворительные общества значительно больше, чем позволяло его скудное жалованье. Свою работу в четемских доках он исполнял добросовестно, но по служебной лестнице не мог двигаться. Ему что-то мешало. Может быть, мешала готовность распивать со всеми и каждым бутылочки эля и портера, а за бутылочкой развивать перед собутыльниками планы о счастье. Они были очень своеобразны, эти планы: если бы, скажем, получать в год двадцать фунтов (а ведь он получал значительно больше!) и тратить из этих двадцати фунтов девятнадцать фунтов девятнадцать шиллингов и шесть пенсов, то человеку больше, пожалуй, ничего и не нужно. Это и будет то самое счастье, которого он, Джон Диккенс, тщетно жаждет.

Жену он любил и поощрял пристрастие мисс Элизабет Барроу, ставшей миссис Диккенс, к нарядам и кокетливым бурнусам и капорам. Ее сын, Чарльз, не помнил, чтобы его мать олицетворяла собой здравый смысл в противовес безалаберности и безответственности отца.

Джон Диккенс любил детей. В 1820 году у него было бы шестеро детей, если бы один из них не умер в младенчестве. Осталось пятеро: Фанни, родившаяся через год после свадьбы, Чарльз, родившийся 7 февраля 1812 года, две дочери — четырехлетняя Летиция и полуторагодовалая Херриет — и сын Фредерик, новорожденный. Пристрастие к тавернам не мешало Джону Диккенсу питать отцовскую привязанность к детям и к семейной жизни. Когда дети заболевали, легкомысленный отец проводил немало бессонных ночей у их постели, он был ласков с ними, почти никогда не наказывал, гордился талантами двух старших — Фанни и Чарльза.