Диктатор - страница 18

— Вот, к примеру,— глухим, неуловимо струящимся голосом, как всегда невыразительно, продолжал Сталин,— как вы все, надеюсь, помните, Ленин был сторонником участия большевиков в выборах в Виттевскую думу, а затем публично признал, что ошибался. Так и в семнадцатом году Ленин ошибался в отношении к «предпарламенту», но затем публично признал свою ошибку.

Он немного передохнул и продолжал читать заранее заготовленный текст:

— Иногда товарищ Ленин в вопросах огромной важности признавался в своих недостатках. Эта простота нас особенно пленяла. Это, товарищи, все, о чем я хотел с вами поговорить.

Как он и предполагал, после его выступления прозвучали лишь жидкие знаки одобрения. Одни слушатели, особенно те, кого переполняло восхищение Лениным, кого наэлектризовали эмоции, речь Сталина восприняли не просто как пустое отбытие номера, но и как стремление принизить вождя, прозрачно намекнув, что он не такой уж выдающийся политик, коль способен так часто ошибаться и даже каяться. Другие разглядели в речи желание Сталина выделиться не только тем, что он не произнес ни единого слова, которое можно было бы считать похвалой, но и подчеркнутой краткостью, что было особенно заметно на фоне предыдущих ораторов, пытавшихся перещеголять друг друга многословным красноречием, потрясающими эпитетами, витиеватостью и даже вычурностью (вроде выступления краснобая Луначарского) и цитатами из высказываний всякого рода мудрецов. Третьи и вовсе не расслышали добрую половину и без того скупой речи по причине того, что Сталин произносил ее не как все другие ораторы, стремящиеся донести свои слова до всего зала, а как бы лишь для самого себя. Выражение Сталина «простота Ленина нас особенно пленяла» многие восприняли как завуалированную, причем весьма хитроумно, насмешку, а вовсе не похвалу.

Сталин сошел с трибуны и оглянулся вокруг. Ленина в зале не было. «Ну и слава Богу,— с облегчением вздохнул он, хотя и понимал, что обязательно найдутся доброхоты, которые передадут все, что он здесь сказал, слово в слово самому Ильичу,— Ну что же,— воинственно подумал он,— тем лучше. В истории в конечном счете выигрывали те, кто держался независимо и не глядел в рот своим лидерам…»

«А как бы повел себя ты, если бы такую же или примерно такую речь произнес Ленин на твоем юбилее? — вдруг спросил сам себя Сталин. Решив не хитрить с самим собой, ответил: — Этого бы я никому не простил, даже Ленину. Точнее — тем более Ленину. Он так бы и ходил у меня с клеймом предателя и отщепенца до своего последнего вздоха».

Вот и сейчас, спустя девять лет после этого памятного события, Сталин похвалил себя за то, что поступил тогда, на юбилейном вечере, абсолютно правильно и мудро. Ленина нет в живых вот уже целое пятилетие, а он, Сталин, жив, полон сил, заряжен несокрушимой волей и все так же не пресмыкается ни перед кем и не признает ничьих авторитетов, кроме авторитета собственной личности.

Только самому себе, да и то лишь в минуты потаенных духовных откровений, Сталин признавался, что он, провозгласивший себя верным учеником Ленина и, более того, стойким продолжателем его дела, в сущности, не испытывает к нему ни любви, ни уважения, а порой думает о нем с чувством явной неприязни и даже ненависти.

Вполне возможно, что для человека, считающего такие качества личности, как совесть и порядочность, обязательными, было бы просто немыслимо, провозглашая кого-либо гением, в то же время в душе, наглухо сокрытой от взоров других людей, презирать его, не соглашаться с ним, завидовать ему. Сталин же постоянно убеждал себя в том, что такое двоедушие имеет полное право на жизнь и, совмещая в себе нечто совершенно несовместимое, необходимо политику как верное и надежное оружие для восхождения к вершинам власти.

Это ничего не значит, что в душе своей, в уме своем он распял Ленина, низвергнув его с заоблачных высот на грешную землю. Главное, что он, Сталин, вопреки всем историческим прецедентам, наперекор извечной традиции, суть которой состояла в том, что правитель, если он хочет удержаться у власти и выглядеть в выгодном свете в сравнении со своим предшественником, просто обязан сделать все возможное и невозможное, чтобы сорвать с того лавровый венок. Сияние нимба вокруг его головы должно навсегда померкнуть, а все те, кто при жизни вождя неистово били в литавры и не жалели глоток для его прославления, отныне призваны с такой же яростью топтать его, проклинать и сваливать на него ответственность за все беды, страдания и напасти, которые терзали народ в период его правления.