Диктатор - страница 10

– Ночной грабеж, – сказал я. – Кого-то придушили или забили насмерть. Нет ночи без разбоя. Надеюсь, ты возвращаешься не одна?

– Мы собираемся по пять, по шесть женщин. Еще недавно нас развозили на служебных автобусах, но все автобусы объявили нашим добровольным пожертвованием фронту. И увезли вместе с водителями.

Мы сидели на диване. В распахнутое окно подмигивала красноватая Капелла, крупная, недобрая звезда. Елена положила голову мне на плечо, я обнял ее. Давно мы не чувствовали себя такими близкими.

– Завтра я уеду, и мы не скоро увидимся, – сказал я.

– Завтра ты уедешь, и мы не скоро увидимся, – повторила она.

Шел третий месяц моего пребывания в добровольной дивизии «Стальной таран».

Заканчивалось оборудование главного электробарьера на склонах двух лесистых холмов, нависавших над излучиной Барты – своенравной речки, разделившей нас и родеров. Еще на отходе к этой реке мне удалось отбиться огнем всех электроорудий от теснившего нас противника и занять эти господствующие над местностью высоты. Два месяца мы только отступали, но на новой позиции появился шанс задержаться надолго – так я пообещал генералу Леониду Прищепе и его заместителю Гамову (три дня назад, перед боем на Барте, Гамов из зампотеха и майора был произведен в заместители командира и полковники). Перемены в его положении мы отпраздновали энергичным электроналетом на подвижные части противника. Враг перестал нас теснить. Это позволило нам всерьез заняться дивизионным электробарьером.

Все орудия были надежно замаскированы. Баллоны со сгущенной водой – главные наши энергоемкости – мы укрыли в котловане, в отдалении от батарей. Я позаботился о безопасности энергосклада: выход из строя одного баллона со сгущенной водой обесточивал всю батарею. В соседней добровольной дивизии «Золотые крылья» – она тогда занимала главную линию обороны в тридцати километрах впереди нас – месяц назад взорвался энергосклад. И только то, что в нем находилось всего два водобаллона, спасло «Крылья» от полного уничтожения. Мы с ужасом увидели, как впереди взвился чудовищный столб дыма и пара и в нем неистовствовали молнии. Вода, ставшая огнем и дымом, – страшное зрелище! Враги, конечно, использовали свою удачу. Не буду острить, что «Золотые крылья» неслись как на крыльях, хотя эта острота переходила из уст в уста. Но отступление «золотокрылых» после взрыва на энергоскладе иначе как паническим бегством не назвать. Они обнажили фронт – и на нас навалились гвардейцы Родера. Из дивизии второго эшелона мы внезапно стали передовой. И лишь то, что генералу Прищепе было не занимать ни храбрости, ни умения воевать, позволило нам удержать линию фронта. Мы отступали, фронт выгибался, но оставался непрерывным. А в самый трудный момент генерал получил телеграмму Комлина: главнокомандующий приказывал немедленно отходить, чтобы не попасть в окружение.

– Как реагируем на приказ маршала? – спросил офицеров Леонид Прищепа.

– Бросим радиограмму в мусорную яму! – первым откликнулся Гамов. – А маршалу ответим, что после последнего метеоналета врага размыло все дороги назад. И потому нам легче отбросить родеров, чем отступать перед ними.

– Так и действуем! – одобрил генерал.

Вот так мы и действовали: отбивали натиск родеров, потом отодвигались на следующую подготовленную позицию.

Я поднялся на вершину холма. В стороне пролетел вражеский аэроразведчик. Ничто не показывало, что нашу позицию обнаружили. Утро было свежее и веселое. Внизу поблескивала Барта, до меня доносился тихий шелест быстробегущей воды, огибающей мысок между двумя холмами. Шла весна – нарядная и радостная. И веселость весны, и безоблачность неба, и беззаботный бег светлой Барты не радовали, а тревожили: было самое время для удара противника. Каждое утро начиналось с обстрела тяжелыми орудиями, с попыток сгустить в дождевые тучи все облачка, какие можно было собрать в окрестностях. Сегодня никакой активности и в помине не было. Это было грозное предзнаменование.

Ко мне подошел Павел Прищепа. Он все еще был в капитанском мундире, хотя нас с ним тоже повысили в званиях.