Диверсант Петра Великого - страница 24

И вот я уже лежу в келье на голых досках Троице-Сергиевой лавры и никак не могу заснуть. И дело было совсем не в жесткой соломе, колющей тело, или бодрящей прохладе в комнатушке какого-то монаха, а в обуревавших меня мыслях. Мыслей было множество – сложных, простых, больших, маленьких, о вечном, о суетном. Они, как маленькие пчелки, роились в моей голове… Я думал об испуганном Петре, думал о своем будущем. Пытался представить, что будет, когда я все-таки смогу найти ту самую картину. Куда она меня забросит в очередной раз? В прошлое или будущее? В какое прошлое или какое будущее? А может, я окажусь вообще в другом мире, которому нет названия? Кто знает, почему эти картины стали порталами в другие миры?

– Кто знает… – шептал я, ворочаясь с бока на бок. – Знал бы кто, голову оторвал бы.

Замученный дергаными событиями вчерашнего дня, я дрых буквально без задних ног, чему не смогли помешать ни едва прикрытые соломой доски монастырской лежанки, ни богатырский храп лежавшего рядом соседа, ни громкая мышиная возня в одном из углов кельи. Тем более внезапным оказалось мое пробуждение, начавшееся с каркающего вопля и последовавшего за ним нетерпеливого потряхивания.

– Лексей! Ахтунг! Вставайт! – Я уже почти узнал этот до боли знакомый голос, как меня снова тряхнули, и с такой силой, что чуть не сбросили с лежанки. – Штейт ауф! Бистро!

Открыв глаза, я обнаружил наклонившегося надо мной Лефорта, снова тянувшего свои руки к моему многострадальному плечу. И, судя по его осунувшемуся лицу с характерными мешками и кругами под глазами, ему-то как раз выспаться не удалось от слова совсем.

– Подниматся. Пришел человек с вестью о врагах государя. Стрельцы идут, – не сказав больше ничего, он развернулся и вышел из кельи.

Я же, с округлившимися глазами, едва не взлетел в воздух. Такие новости с утра бодрили похлеще самого крепкого кофе или чая.

– Вот же, блин! Думал, все само рассосется!

Из кельи я уже несся в сторону монастырской трапезной, где, судя по звуку, располагалось местное командование в виде самого Петра и его приближенных. Как же так? Стрельцы же вроде сами должны успокоиться…

Трапезная располагалась на первом этаже приземистого здания монастыря, кельи же – крохотные каменные комнатушки, больше напоминавшие тюремные камеры, – были почти у самой крыши. Вниз вела одна ужасно скрипучая лестница, добежав до которой я остановился.

– …Також идуть, государь. Оружны все, злые как черти. С фузеями и пушками, – донесся до меня чей-то гундосый голос. – Не-ет, государь, бояр не видывал. Головы стрелецкие были, а бояр не видывал… Идуть, государь, и в кажной деревушке и селе брагу требуют и закуски всякой разной. Горланят, что на царство Софку ставить будут.

Я медленно начал спускаться, вслушиваясь в каждое слово, по-видимому, перебежчика.

– …Конных мало, государь. Повозки також идуть с ними, – продолжал гундосить первый голос. – Не ведаю, государь. Не разумею грамоте… Говаривали, все стрельцы поднялись и к лавре поспешают…

После этих слов я так и осел на ступеньки. Не надо было иметь пяти пядей во лбу, чтобы понимать – ситуация со стрелецким бунтом начала развиваться по самому паршивому сценарию. «Проклятье! Дело-то, оказывается, швах. Если верить этому гундосому, то большая часть стрельцов из московского гарнизона двинулась к нам в гости. И за пазухой у них отнюдь не цветы и шампанское, а пушки и фузеи. Судя по тому, что их качественно подогревают в каждом селении, то и Петра, и нас заодно никто не собирается оставлять в живых… Интересно, наши гонца уже отправили в Пресбург к потешным? Лефорт вчера хвалился, что в этой маленькой петровской армии почти две тысячи штыков с артиллерией в качестве усиления… А стрельцов тогда сколько? С неделю назад слушал, что в Стрелецкой слободке их с зимы проживало под пятьдесят тысяч, а с семьями и за все сто перевалит. Конечно, к нам двинулись самые отмороженные и бесшабашные. Вопрос только, сколько их?»

Отвлекшись от нерадостных мыслей, я вновь вслушался в разговор в трапезной, который, что греха таить, еще больше напугал меня. Судя по возгласам, никто из сидевших вообще не имел никакого представления о происходящем за стенами лавры. Над здоровенным столом звучали лишь одни предположения, самым здравым из которых было лишь собрать все свои пожитки и бежать на юг или север. Кто-то даже предположил искать спасения у давних недругов Российского государства – в польских и шведских королевствах. Там, мол, можно будет обратиться за помощью к папе римскому… Странно, но сражаться призывал лишь один Лефорт. Швейцарец воинственно топорщил усы, то и дело призывая раздать оружие монахам и крестьянам окрестных селений. От звучавшего меня посетила очень даже нерадостная мысль: «А на ту ли лошадку я поставил?»