Дизайн с привидениями - страница 6

стр.

Говоря все это, Мадам Зайн внимательно изучала свою противницу. Несомненно, в молодости миссис Доусон была очень хороша собой. Даже сейчас, когда она представляла собой просто информационный набор бесплодных желаний и тщетных стремлений, ее очаровательное лицо казалось решительным и умным, а взгляд — уверенным.

— Да… — прошептала Ба Доусон. — Я знаю, кем ты была… раньше. Знаю…

— Несколько лет назад, — продолжала Мадам Зайн, — мне в голову пришла замечательная идея. Я обнаружила на рынке никем не занятую нишу, где я могла добиться блестящих успехов. Когда ты была жива, женщинам не приходилось заботиться о том, чтобы заработать себе на жизнь. Теперь не так. Лично мне всегда приходилось много и тяжело работать, чтобы не умереть с голода. Разумеется, у меня было много соперников, завистников, просто врагов, но я сумела с ними разобраться. Сумею разобраться и с тобой.

Призрак смотрел на нее и молчал, но во взгляде молодой женщины читалась неприкрытая насмешка.

— Мне наплевать, что ты обо мне думаешь, старуха, — резко сказала Мадам Зайн. — Я пришла, чтобы предупредить тебя: если утренняя история повторится еще раз… или если кто-то из призраков вдруг вздумает бунтовать, я лично выдеру из стены твою ловушку-концентратор и закопаю на заднем дворе… Будешь лежать там, пока мы не закончим. Тебе понятно?..

Привидение заколебалось, задрожало. Рот молодой женщины открылся и закрылся, но звук донесся будто со всех сторон сразу.

— Теперь мне понятно…

— Точно ли?..

Но Ба Доусон не ответила. Стремительно приблизившись, она погрузила правую руку глубоко в грудь Мадам Зайн, хотя горячая кровь к мускулы должны были обжигать ее, как огненная печь. Рискуя собственным призрачным существованием, Ба Доусон проникала все глубже и глубже в живую плоть, пока у Мадам не потемнело в глазах. Чувствуя, как. сжимается в ледяных тисках холода ее сердце, Мадам Зайн невольно ахнула, и изо рта ее вырвалось облачко редкого пара — вырвалось и растаяло в сумраке детской.


Угроза, по-видимому, возымела свое действие. Во всяком случае до конца дня больше не случилось ничего экстраординарного. Созданный Мадам Зайн ансамбль функционировал практически безукоризненно. Римский легионер стоял на страже в будке у въездных ворот и выкрикивал приказы в чувствительные микрофоны цифровых камер. Дворецкий-англичанин любезно улыбался у парадных дверей, а служанка-француженка, некогда пользовавшаяся благосклонностью самого Людовика XIV, роняла в кухне ножи и звенела посудой. Помещенный в большой гостиной учитель музыки ухитрился сыграть несколько тактов бетховенской «Лунной сонаты» на детском фортепиано. В целом это была на редкость хорошо подобранная команда человеческих отпечатков, и Мадам Зайн испытывала тайную гордость при мысли о том, чего удалось добиться ей и ее работникам в столь ограниченный промежуток времени. Когда наступил вечер, она лично переключила резонаторы на максимальную мощность, добиваясь, чтобы в библиотеке появился призрак астронома XX века.

— Знаменитый открыватель десятка астероидов и комет, — сказала она в спрятанный в пуговице микрофон, представляя привидение зрителям, которым его имя все равно ничего не говорило. — Сейчас сюда придет Джошуа, сэр, — добавила она; — Он очень интересуется всем космическим. — Мадам Зайн улыбнулась зрителям и позвала: — Иди сюда, Джошуа, не бойся.

Семилетний Линч, ожидавший ее зова в коридоре, быстро вошел библиотеку.

— А я и не боюсь, — проговорил он бодро.

— Тогда поздоровайся, — подсказала Мадам Зайн.

У мальчика явно был сценический талант. Подсознательно ощущая присутствие камер — и миллионов зрителей, которые увидят его, когда запись пойдет в сетевой эфир, — он радостно улыбнулся привидению.

— Привет!.. — сказал он. — А у меня тоже есть телескоп. Мертвый астроном, похоже, был весьма воодушевлен этой новостью.

— Хорошо… — прошелестел он.

— Он большой, — снова сказал мальчик.

— Очень хорошо, Джошуа…

Внезапно призрак почувствовал прилив сил. Включенные на полную мощность резонаторы позволяли ему выглядеть почти настоящим, не тратя ни капли собственной энергии. С любопытством, которое дремало в нем вот уже несколько десятилетий, астроном спросил: