Дизайнер смерти - страница 10

Прошла неделя.

Целая неделя моего непрерывного заточения, попыток Ронана сделать ребенка и утренних унизительных осмотров. Но сегодня что-то меняется, неуловимо.

От фразы доктора Ронан приходит в ярость. Хватает Дорнана за грудки, как будто тот может как-то повлиять на процесс, и кажется, император готов размазать старика по стенке:

– Это ведь ты сказал, что она сможет, – шипит Ронан, глядя в лицо доктора. – Именно ты вспомнил имя девчонки, которую выбрал Урсун своему сыну. Так где результат?

– Но ведь месяц еще не прошел, – сдавленно пытается говорить Дорнан. – Нужно подождать.

– Я уже двадцать пять лет жду! – плюет император и убирает руки от горла доктора.

Тот валится тюком на пол, а я, кажется, впервые за все время почти солидарна с чувствами Ронана. Только он на доктора просто зол, а я ненавижу Дорнана за то, что по его вине моя спокойная жизнь закончилась.

Старик поднимается на ноги, а я прикидываю его возраст – примерно такой же, как и у Миленты. Значит, он еще один живой свидетель того переворота, возможно, даже мог принимать роды у моей матери…

– Я могу идти, мой господин? – спрашивает Дорнан, и Ронан кивает ему в ответ.

Обычно сам император тоже уходит вместе с охраной и Дизайнером, оставляя в комнате только служанок. Но сегодня Ронан медлит.

Смотрит на меня и будто оценивает, причем с какой-то другой стороны – не как обладательницу потенциально плодоносной матки. Это страшно напрягает, и одновременно с тем в душе шевелится что-то похожее на надежду.

– Завтра во дворец прилетают Мандрогиры, – наконец нарушает молчание он, причем видно – говорит с неохотой. – Мне необходимо, чтобы ты присутствовала на приеме. А после еще неделю играла любящую жену.

На мгновение я замираю. Причин несколько: во-первых, любящую? Серьезно? С чего бы такие требования? А во-вторых, я никогда не видела Мандрогиров – другую расу, абсолютно диковинную с точки зрения нашего понятия жизни.

Потому что мы люди – кровь, плоть, углерод, водород, кислород и бог весть что еще, а они – кремниевая форма жизни. Негуманоидная раса, живущая на планетах с невозможными для нас условиями. Океаны из расплавленного металла, невыносимое давление и температура в несколько тысяч градусов. Даже атмосфера у них была из газообразного фтора.

Милента рассказывала, что именно из-за этих абсолютных различий Мандрогирам с нами было нечего делить. Одни и те же планеты нас не интересовали, а любые конфликты, как правило, ограничивались переговорами по разделу транспортных путей. Но даже там мы не мешали друг другу – умудряясь решать относительным миром.

– Зачем этот недельный фарс? Ведь все подданные знают правду!

– Мандрогиры в силу иной культуры несколько иначе смотрят на вещи. В нестабильных условиях их планет у них сформировался довольно любопытный клановый уклад жизни. Одна семья может насчитывать тысячу особей, и при этом они очень привязаны друг к другу. Поэтому наши специалисты считают: для успешного ведения дел гости должны видеть крепкую императорскую семью, – довольно терпеливо пояснил Ронан. – У Мандрогиров есть то, что нужно нам, а у нас – что необходимо им. И от того, как пройдут переговоры, зависит процветание империи на ближайшую сотню лет.

Я подняла злой взгляд на Ронана и ответила со всей искренностью:

– А мне-то что с ее процветания? Я в ней жить уже не буду.

– Зато будет Милента, – напомнил император о рычагах давления. – Кстати, у нее есть не только сын и дочь, но даже внуки…

Я не сумела сдержать гримасу отвращения.

Мною манипулировали, а я позволяла это делать.

Ведь я не могла сказать Ронану, будто мне плевать на свою няню и неизвестных мне людей. Сам факт противопоставления моего хорошего поведения против чужой жизни – лишал выбора.

– Внуков ты тоже посадил в темницу?

Император покачал головой.

– Ну я же не чудовище, а они всего лишь дети.

Хотелось огрызнуться, сказать, кто именно тут чудовище, но сдержалась.

– Я хочу увидеть Миленту, убедиться, что она и ее дети живы, – твердо сказала я. – А потом вы их отпустите, и только после этого я сделаю необходимое.

Ронан вскинул бровь, казалось, он ожидал другого требования.