...Для того, чтобы жить - страница 16

— Мелюзгу я назад выпускаю, — солидно, подражая отцу, отвечал он. — Пусть подрастают… Собери, что ли, поужинать…

После гибели отца по отношению к матери он усвоил покровительственный тон. На улице, в школе Ваня оставался таким же мальчишкой. А дома серьезнел. Во всем, что, по его мнению, было мужским делом, он поступал по-своему. Даже мать на работу определил сам.

Видя, как она мечется в хате, где все ей напоминает об отце, он навел справки и пришел домой с готовым решением:

— Мать, хватит тебе дома сидеть. Иди работать.

— Куда ж я, сынок, пойду? — растерялась она. — А дом? А хозяйство?.. Да и кто меня возьмет, неграмотную?

— Швачкой на берег. С теткой Дарьей. Мешки с зерном зашивать будешь. Новые шить, латать старые.

— Хорошо бы! Это по мне, — обрадовалась мать. — А возьмут?

— Возьмут. Мы с дядей Колей ходили к завскладом. Он согласный. Прямо завтра с паспортом и иди.

— Ва-неч-ка, да чтоб я без тебя делала? — заплакала мать.

На следующий день она уже работала швачкой на берегу.

Возвращаясь с рыбалки, Ваня каждый раз видел на Очаковской девчонку. Стоит и смотрит. Будто ожидает чего-то. А не говорит. Обернется — опять смотрит ему вслед.

Сначала это Ваньку злило. Потом стало даже интересно. Еще поднимаясь по Державинскому, он думал: «Стоит или нет?».

Семья Крашенинниковых появилась на Очаковской в позапрошлом году. Девчонка эта, которую зовут Оля, ее мать, худая тетка с запавшими глазами, вечной папиросой во рту и перевязанным горлом, и Олина двоюродная сестра Тонька. Тоньку он знает. Она тоже в третьей группе, только в «А». Мальчишки рассказывали: Тонька плакса и фискалка. А про Олю он ничего не слыхал. Она только первую группу кончила.

Ваня так привык видеть эту молчаливую девчонку, что когда однажды Оли на месте не оказалось, ему стало грустно. Не было ее и на другой вечер, и на следующий.

Весь день Иван думал: «Что же с ней случилось?» И на рыбалке у него не ладилось. То обнаружил, что нет весла. Оглянулся, а оно черт те где уже плывет! Еле догнал. Банка с червями оказалась пустой — забыл закрыть плотно, они и расползлись по всей лодке. Подсек хорошенького сазанчика. Водил его, водил, а под конец заторопился. Сазан как ударит хвостом, как дернет! И был таков вместе с крючком и леской.

Злой возвращался он домой. Повернул на Очаковскую. Вот те на! Прямо перед ним стоит Оля и улыбается.

— Ты чего улыбаешься?

— Ты ведь тоже, — ответила Оля, — идешь и улыбаешься. Я подумала: наверно, у тебя день сегодня очень хороший.

Ваня смутился. Что она сочиняет? Он и не думал улыбаться. И какой же у него день хороший?!

— Ты куда задевалась? Целых три дня тебя не было.

— Болела я… Но уже совсем-совсем поправилась! — поспешила обрадовать его Оля.

Он и в самом деле почему-то обрадовался. И неожиданно для себя предложил:

— Хочешь, я тебе рыбку дам? Вот эту. Смотри какая. Длинненькая. Мордочка остренькая. Вся в шипах. Зато вкусная! — объяснил он ей, как совсем маленькой девчушке.

— Я знаю. Она стерлядка называется, — подняв на него погрустневшие глаза, сказала Оля. — Мне дядя Вася давал.

— Какой дядя Вася?! — с тревогой спросил Иван.

— Твой папа. Какой же еще?! Идет с Дона и говорит: «Хочешь стерлядку, хозяечка серенькая? Ушицу вкуснейшую сваришь».

— Ну, это уж ты врешь! — взъерошился Ванька. — Сколько раз с ним ходил, а тебя не видел.

— Я никогда не вру, — спокойно объяснила Оля. — Когда ты шел вместе с ним, я в калитку пряталась.

— Почему?

— Не знаю. Пряталась и все.

— А почему он так называл тебя?.. Ну это… хозяйкой.

— Не хозяйкой! — обиделась Оля. — А хозяечкой серенькой. А иногда называл Сероглазкой… У вас, говорит, в доме одни женщины. Кто же вас ухой побалует?

Ваня глянул. И правда, глаза у Оли большие, серые, серьезные. И почему-то заторопился. Вынул из садка кроме стерлядки еще двух подсулков:

— Куда тебе?

— Вот, в фартучек. Дядя Вася всегда в него клал.

— Так испачкаешь! Рыбой провоняется.

— Ничего. Я постираю… И рыба не воняет, а пахнет.

Он уже подошел к своим воротам, когда Оля догнала его и быстро сказала шепотом:

— Дядя Вася живой!.. Я его во сне видела. Он говорит: «Не верь. Я живой!»