Дмитрий Гулиа - страница 15

Первое впечатление от семинарии было устрашающим. Огромный двор полон усатых мужчин и гудит, точно пчелиный улей. Мужчины громко разговаривают и смеются. У Дмитрия екнуло сердце, когда ему сказали, что все эти люди желают поступить в семинарию, а будет принята только десятая часть. Может, и того меньше…

Николай не отступал от Дмитрия. Все время был рядом. Вспоминая об этих днях приемных испытаний, Гулиа с особым чувством неизменно подчеркивал товарищескую внимательность Николая, казавшегося ему Вергилием в адском водовороте семинарских экзаменов.

Первый день — день проверки состояния здоровья. Молодые люди скопом шли в комнату врачебной комиссии и выходили оттуда, не ведая результата. Все выяснится только на следующий день.

— Многих не допустят, — с уверенностью сказал Николай. — Но ты не бойся, ты же крепыш.

И действительно: наутро двор наполовину опустел. Ура! Дмитрий оставлен в списке.

— Я же говорил, — сказал Николай, — что здоровье у тебя крепкое. А теперь держись! Сегодня будут испытания по пению.

«Я отличался в церковном хоре, — писал Гулиа, — и это испытание не очень-то пугало меня». Заметьте, не очень-то… А поджилки у Дмитрия все-таки тряслись, когда он предстал перед комиссией, точно высеченной из монолитного камня. Члены комиссии казались бесчувственными, особенно ее председатель — усатый мужчина с крестами на груди.

— Имя твое и фамилия? — спросил он.

— Дмитрий Иосифович Гулиа, — звонко провозгласил Дмитрий. Он стоял розовый, с ястребиными глазами и руки по швам.

— Ну-с, — сказал председатель, — пропой нам всю гамму.

Невзрачный человечек в сюртуке ударил камертоном о краешек стола, накрытого зеленым сукном.

— До-ре-ми-фа-соль-ля-си-и-и-и!.. Си-ля-соль… — пропел Гулиа.

Председатель глянул на отметку по пению. «Голос у этого мальчика недурен», — подумал он, а вслух предложил:

— Спой-ка «Отче наш».

Комиссия выслушала «Отче наш». Председатель пожал плечами и наклонился к членам комиссии, шепча им что-то на ухо. Вот что, по свидетельству Гулиа, сказал в заключение председатель громко, чтобы все его слышали:

— Странная эта четверка. Гулиа достоин «пяти с плюсом». Смотритель школы, как видно, слишком взыскательный. Думаю, и по остальным предметам этот юноша преуспевает не хуже, чем по пению.

Николай был в восторге.

— Дмитрий, главное для поступления — здоровье и голос! Это самое трудное испытание. Знай же, скоро ты станешь семинаристом!

Любопытно прошел устный экзамен по литературе.

— Что ты можешь прочесть наизусть? — спросил председатель комиссии.

— Я знаю Пушкина, Кольцова, Никитина, — отчеканил Гулиа.

— Хорошо, хорошо. Ну, а еще что?

— Я знаю «Сироту».

— «Сироту»?

«Вечер был. Сверкали звезды, на дворе мороз трещал…»

— Читай, Гулиа.

Дмитрий прочитал стихотворение так, словно его слушала по крайней мере половина человечества: громко, четко, «с выражением» и соответствующей жестикуляцией. Было что-то очень милое в этом деревенском юноше, с полной верою и убежденностью декламировавшем простые и явно сентиментальные стихи. Гулиа, видимо, читал неплохо, во всяком случае оригинально. Однако успех обеспечила неожиданная концовка. Как некогда, он прочитал:

— …Улыбнулся, запер глазки и уснул. Спокойный сон!.. Пе-тер-сон!

Комиссия вдруг оживилась. Все засмеялись.

Гулиа немножко смутился.

— Послушай, Гулиа, — проговорил председатель, все еще сотрясаемый смехом, — что значит Петерсон? Почему ты произнес в рифму фамилию автора?

— Я вижу, вы шутите, пошутил и я, — всерьез ответил Гулиа.

— Почему же ты решил, что мы шутим?

— Я предложил вам прочесть Пушкина и Кольцова, а вы предпочли Петерсона.

— Всё! — воскликнул председатель. — Пятерка!

Гулиа выскочил в коридор сияющий. Николай, подслушивавший за дверью, все уже знал. Возвращались они домой в чудесном настроении.

— Считай себя семинаристом, — говорил Николай.

Он все предвидел… Через несколько дней было объявлено, что Дмитрий Гулиа зачислен в список слушателей учительской семинарии.

— В учебных заведениях я учился всего пять лет и пять месяцев, — говорил Гулиа, имея в виду пять лет, проведенных в горской школе, и пять месяцев — в горийской семинарии.