Дмитрий Гулиа - страница 22
Но путь к твоим воротам грозе не заказан. Сегодня она несется в одну сторону, а завтра повернет в другую. Молчание, равнодушие, трусость — самые злейшие враги человечества. Почему очень часто торжествует зло? Да потому, что где-то рядом молчит совесть человеческая. Потому что где-то рядом торжествует равнодушие…
Крестьяне молча выслушали его и сказали:
— Иногда нам кажется, что мы просто жалкие люди. Нам стыдно за себя, когда думаем о том, на что были способны наши предки.
— Только не прикидывайтесь трусами, — предупредил Гулиа. — Убедите себя, что вы герои, и вам будет не страшен убийца, до смерти запугавший вас. Но ежели вы падете духом хотя бы на минутку, опустите руки и скажете: «Все совершается помимо нашей воли», то погибнете вместе со всеми вашими близкими. Это закон!
— Так как же нам быть?
Гулиа сплел на руках пальцы.
— Что это?
Тамшуг сказал:
— Сплетенные пальцы.
Саат сказал:
— Их не так-то просто разжать.
— Верно! — воскликнул Дмитрий. — Их трудно разжать постороннему. Вот так и должны быть все вы: как один!
— Это не так-то просто.
— Но и не очень сложно, — возразил Дмитрий. Крестьяне переглянулись. Повздыхали.
— Что же нам все-таки делать?
— Сказать следователю всю истинную правду: ничего не добавляя и ничего не утаивая. Вести себя как сказочный Абрискил: за правду стоять насмерть!
Саат сказал:
— Раз ты советуешь так, как советуешь, — мы готовы. Учти, Дмитрий, если нам худо будет, мы придем к тебе, а уж ты выручай, как знаешь.
— Даю вам слово! — пылко воскликнул Гулиа. — Считайте меня вашим сообщником во всех добрых делах!
Теперь уже без дальних слов крестьяне направились к следователю. К концу дня Резников пригласил Гулиа отобедать с ним. Ресторанчик находился недалеко, за углом. Были заказаны две порции жареного мяса с огнеподобными подливами. В Абхазии обед не обед, ежели он без вина. Поэтому две бутылки никого не могут удивить. Это, как говорят, служебная порция…
— Крестьяне дали свои показания, — говорил Резников. — Несомненно, князь Тараш — низкопробный подлец и негодяй. Ссылка в Сибирь — самое скромное наказание!
— Согласен, — сказал Гулиа, — но и сослать его не так-то просто. Крестьяне основательно запуганы. Эти двое, между прочим, взвалили на меня всю ответственность за могущие произойти неприятные последствия.
— Сволочи! — произнес хмурый Резников. И Гулиа сразу понял, к кому относилось это ругательство. Уж, во всяком случае, не к крестьянам.
Резников поделился своими планами. Первое: он будет добиваться предварительного заключения в тюрьму этого князя. Второе: посадив князя, он тем самым несколько приободрит крестьян. Третье: он полагается на поддержку Гулиа… Нет, не надо скромничать, продолжал Резников, если бы не помощь Гулиа, имеющего магическое влияние на абхазцев, достигнуть чего-либо определенно положительного было бы трудно. В устах сурового человека слова эти были великой похвалой…
События развернулись следующим образом. Резников потребовал ареста князя Тараша ввиду неопровержимых улик в совершенном уголовном преступлении — убийстве Амичба. Участковый прокурор не решился санкционировать арест. Резников пошел дальше: в Сухум и даже Кутаис к губернскому прокурору. Материал взывал к правосудию, взывал неотразимо убедительно. Последние прокурорские колебания были сокрушены Резниковым: откровенной угрозой сообщить о «безобразном деле» самому министру юстиции в Петербург! Санкция на арест князя Тараша была, наконец, дана, и преступник угодил за решетку.
И тут все завертелось. Крестьяне, ободренные первым успехом, навалились всем миром: посыпались жалобы, прошения, показания. Однако не сидела сложа руки и противная сторона. В дом Тараша прибыл следователь по особо важным делам и, как утверждали люди сведущие, получил солидный куш. Результатом этого визита явилось постановление об освобождении князя Тараша из-под стражи. Но это не все: почти все показания свидетелей, за исключением показаний Тамшуга и Саата, были взяты обратно. Невыгодные для князя показания сменились показаниями только в его пользу.
И в один прекрасный день хмурый-прехмурый, словно туча, Резников сказал Дмитрию Гулиа, разрезая какой-то объемистый пакет, весь заляпанный сургучными печатями: