Дмитрий Гулиа - страница 27

— Ты понимай? Моя есть дворянин… Моя Титу… Вот десять рублей, и ты и твоя епископ говорил во здравие. Титу во здравие, Гуатас во здравие, Бата за упокой, Мина во здравие, Макрина за упокой, Хаджарат во здравие… Нет, Хаджарат тоже за упокой. А вот другой Хаджарат во здравие. Ты моя понимай?

— Отлично, — сказал монах, опуская золотой в карман широченных штанов.

Гулиа отвел Титу в сторону.

— Слушай, это неудобно.

— Отчего же? Он обещал помянуть мертвых, провозгласить во здравие живых.

— Ты уверен?

— А как же?!

Дмитрий не стал его огорчать, и они продолжали осмотр. Однако намек не пошел на пользу. Титу слезно упрашивал монаха:

— Титу во здравие, Хаджарат за упокой, другой Хаджарат во здравие… Пожалста.

Целый день провел Гулиа на кладбище Новодевичьего монастыря… Михаил Делба пишет: «Д. Гулиа еще в 1907 году предпринял творческую поездку по России, интересуясь историей, культурой и жизнью русского народа… Неизгладимое впечатление производит на поэта Кремль своими достопримечательностями, изумительными памятниками русской архитектуры… Свои впечатления поэт отразил в стихотворениях «Москва» и «Владимир», написанных в июне 1907 года».

Эти стихи относятся к ранним стихам Гулиа, дошедшим до нас в печатном виде. Одно из первых, если не самое первое стихотворение, включенное в его сборник, называется: «Двое шли, а третий за ними поспешал». Написано оно в 1906 году. Это злая сатира на тунеядцев того времени. Вот с этой поры уже можно говорить о Дмитрии Гулиа как о поэте. Не прерывая повседневных дел в школах, не замыкаясь в тиши кабинета и никогда не отказываясь от веселых пиров, Гулиа писал стихи, читал их своим знакомым на сельских сходах. Люди удивлялись: возможно ли это? Как складен, как звучен абхазский язык!

Иван Папаскир пишет о произведениях Гулиа: «Я нашел у него много новых, красивых слов, о существовании которых я раньше совсем не знал». Мушни Хашба свидетельствует: «Его стихи всюду в селах распеваются даже неграмотными стариками». На вороном скакуне, очень схожем со сказочными арашами, разъезжал по абхазским селам не только «настоящий мужчина», не только пылкий правдолюбец, не только «гроза черствых людей», но и нежный поэт и поэт-борец, постепенно обнажавший меч своей поэзии.

Бьет час: в Абхазии рождается ее поэт и ученый.

Дмитрий Гулиа поселяется в Сухуме. Отныне этот город будет для него постоянным местом его жительства. Это столица Абхазии. Абхазцы называют Сухум — Аква. И теперь в родном селе Гулиа станут говорить: «Дмитрий приехал издалека».

Коня своего он все еще «содержит» у своих родственников. Время от времени навещает его.

Прямо от ворот кличет своего друга, и откуда-то из далекого задворка несется радостное ржание. Потом кто-нибудь отворяет дверь конюшни, и конь весело мчится на зов. Здесь, у ворот, они и встречаются. Поэт обнимает животное, называет всякими ласковыми словами, треплет по гриве, разговаривает с ним, как со смышленым другом.

— Нас разлучили, — говорит Гулиа. — Когда же мы свидимся снова?

Конь мотает головой, конь-красавец, великолепное создание природы!

Однажды Дмитрий приметил неладное: конь заметно исхудал. На немой вопрос поэта, обращенный к хозяину — очень близкому родственнику, — тот стыдливо потупил взор. Выяснилось, что рядом с конем Гулиа «гостил» чужой конь (как назло, княжеский) и «высокий гость» съедал корм крестьянского коня. Гулиа смертельно обиделся. Без дальних слов взял свое животное под уздцы и увел, поручив его другим. А в этот двор больше не ступала его нога. До самой его смерти…

Живя в городе, Гулиа все время мечтает о сельском житье-бытье. И вот в селе Тамш он приобретает великолепный лесистый участок в несколько десятин, нанимает пильщиков и распускает каштан на доски. Поэт серьезно мечтает о собственном уголке в деревне. Однако бывают моменты, когда мы уже оказываемся не хозяевами своей судьбы. События захватывают нас и влекут куда-то.

Гулиа становится в Абхазии повсеместно известным, еще не издав ни единой книги стихов. Никто не пропагандирует его творчество, о нем не пишут газеты и журналы. Мало того, власти устанавливают за ним надзор, вернее — за его рукописями. Власти начинают подозревать что-то недоброе, хотя особо «противозаконного» в стихах Гулиа обнаружить не удается. Какие же стихи читаются в деревнях? О весне и осени, о лентяях, тунеядцах, разоряющих народ. Нет ни слова против царя, нет призыва к свержению существующего строя. Правда, с точки зрения официальных властей, не очень-то к лицу переводчику священного писания заниматься писанием стихов…