Дневник 1919 - 1933 - страница 23
Кан, секретарь, после того, как я его в феврале зачислил в подлецы и обошёлся с ним соответствующим образом, ругал меня всю осень, но теперь, по-видимому, счёл за более осторожное быть приличным и пригласил меня завтракать. Я решил, что, хотя большого вреда он принести не может, но подкладывать маленькие свиньи в состоянии, поэтому решил быть тоже приличным и внешне мир был заключён.
Рецензии очень хорошие. Я здесь импонирую гораздо больше, чем в Нью-Йорке.
Утром повторял программу для вечера (ту же, что играл две недели назад в Нью-Йорке), а потом Кучерявый возил в своём автомобиле по Чикаго. Мы сделали миль тридцать по бульварам и паркам, которые прорезают весь город кольцом. Сам город разбит на правильные квадратики, застроенные небольшими домами, которые совсем не так импонируют, как большие домины Нью-Йорка. Только центральная часть города - Michigan Avenue - великолепна.
Вечером второй recital при неполном зале (две трети), что сразу меня охладило. Всю классическую часть программы я сыграл без настроения, немного (и неизвестно почему) нервничая, словом - хуже, чем в Нью-Йорке. Однако Соната Шумана имела большой успех, вызывали раза четыре. Свои вещи я сыграл хорошо и имел три биса. В артистической на этот раз было совсем мало народа и неинтересно. Я страшно устал.
Я думал, газеты проберут меня, но не тут-то было - хвалили как никогда. Какой-то Mr. Фауст интервьюировал меня для большевистской газеты New Republic и расхваливал меня (особенно за «Шествие солнца» из «Скифской сюиты», которую он слышал год назад) с такой горячностью, что мне было даже неловко.
Отправил заказное письмо Стелле, первое. От неё пока ни слова ни мне, ни подруге, ни сестре. В письме я старался быть милым, таким же милым, как сама Стелла.
Сегодня меня возили смотреть картины художника Витковича, который утверждает, что декорации «Трёх апельсинов» собрались заказать ему, но потом дали Анисфельду. Я пересмотрел картин шестьдесят, из которых большинство плохи, но есть несколько удачных, хотя как только большой замысел, так - срыв.
Большевики подвезли подкрепления и отбили Петроград. Опять и опять надо отдать должное их оружию. Но радость скоро снестись с друзьями меркнет и отодвигается. Боюсь также, что это как раз те дни, когда кого-нибудь, быть может, придётся не досчитаться. Голод, тиф. обыски, доносы...
Ой, не прав ли Демчинский. говоривший перед моим отъездом, что когда я, «бежавший от истории», вернусь в измученную Россию, она не поймёт меня, ибо будет мыслить и чувствовать иначе! Но нет, он, без сомнения, не прав, поскольку это касается таких людей, как Башкиров, Асафьев. Мясковский. Они тонки и глубоки, и достаточно любят меня.
Сел в быстрый Broadway Limited Express и отправился в Нью-Йорк. По дороге догонял дневник, глядел на бегущие осенние ландшафты, изуродованные бездной фабрик, и рано лёг спать.
Утром обратно в Нью-Йорк, где меня ждало письмо из Лондона с предложением поставить «Три апельсина» в Covent Garden в июне. Вот это событие чрезвычайной важности. Я ещё год назад затеял переписку с Бакстом, стараясь наладить «Три апельсина» на весенний сезон в Европе, но из этой переписки ничего не вышло, так как Бакст упёрся на Дягилеве, а я заранее знал, что Дягилев ещё не воскреснет (по крайней мере в оперном смысле) к этому сезону. Теперь Коутс, умница, сам догадался взяться за дело. Ура, если так, то через шесть месяцев будет моё быстрое и красивое entree[24] в Европу.
Днём был на концерте Janacopulos. которая пела частью очень хорошо, частью мимо. Вечером уехал со Сталями к ним в деревню.
В промежутке успел найти себе квартиру на ноябрь, что теперь в Нью-Йорке - непостижимо трудно. Квартира так себе меблирована, но просторная и на солнце, - и главное - найдена сразу и как раз до декабря, до моего отъезда в Чикаго на оперу, Кто-то, узнав про мой новый адрес, воскликнул: «Вы с ума сошли! Да в этом квартале живут одни кокотки!». Я смутился. Но более мудрые сказали: «Плюньте. Вам же веселее». И я плюнул.
Солнечный и тёплый день. Приехали гости, приехала Linette, косили в саду траву и вообще было очень мило. Вечером я с Linette возвращаюсь домой вдвоём. На платформе в тёмном уголку я её поцеловал. Это, кажется, доставило очень большое удовольствие обоим.