Дневник армянской мусульманки - страница 2
Тогда я не поняла, о чём говорил папа: о какой тьме шла речь, если на улице ещё светло, а если потемнеет, то включат свет. На праздники мы всегда собирались своей одной «большой» семьёй.
– Ох и разбалуешь ты дочку, а потом жалеть будешь, – говорила папе тётя Аннуш, когда мы собрались у неё дома за большим столом. Папа смотрел на меня, сидящую в белом бальном платьице, с хвостиком на голове. Взбудораженно спорящую с Тиграном о том, сможет ли он съесть четыре яблока. Папа никогда ни в чём мне не отказывал, всегда дарил мне подарки.
– Я балую её, потому что единственная радость, которая у меня есть – это она. Всё, что у нас с ней есть на этом свете – это мы. Единственный, кто будет с ней рядом – это я, так же, как и она будет всегда со мной. Как говорил дедушка Вазген: «Роднее и важнее дочери никого на этом свете у мужчины не будет».
– Вспомни, что ещё он говорил: «Важнее дочери никого не будет, но так, как опозорит дочь, никогда не опозорит сын», – вмешался дядя Гурген. – Позор, который принесёт сын можно смыть, но позор, который принесёт дочь, не смыть даже кровью.
Папа прекрасно знал об этом, но он очень сильно верил мне и доверял, считал, что всё зависит от воспитания и того, как обучат ребенка всем этим темам чести и жизни. Улыбнувшись своей тёплой улыбкой, он сел на корточки и обнял меня, прижимая к своей груди.
– Им луйснес, не пора ли нам домой?
Он всегда целовал меня в щёчку, когда прижимал к своей груди, и укутывал своё лицо в моих волосах, вдыхая их запах. Его теплые руки всегда окутывали моё хрупкое маленькое тельце. Не хватало ли мне мамы? Да, очень. Но у меня был Папа, который всячески пытался дать мне любовь за обоих родителей. Каждый день я рассматривала фотографию мамы. Из рамы на меня смотрела красивая молодая женщина с большими карими глазами и невероятной улыбкой.
– Луйснес, всегда стремись к солнцу, даже если подолгу будут лить дожди, иди к нему, стремись к нему.
– Папа, солнце – это ведь Майрик?
– Да, мой свет, она была моим солнцем на Земле и согревала меня теплом. Сейчас она ушла на небо к Богу и оттуда она смотрит на нас.
– А почему мы не можем увидеть её, а она нас может?
– Ты тоже можешь её видеть, луйснес.
– Правда? – обрадовалась. – Как?
– Взгляни на небо, сирун, там твоя мама среди белоснежных облаков, а ночью она приходит к тебе в виде самой яркой звезды.
Тогда я внимательно слушала папу, а после побежала со всех ног к окну и взглянула в небо. Оно было чёрным и ни одной светлой звездочки. Тогда я расстроилась и загрустила. Он подошёл ко мне и обнял.
– Им луйснес, порой мы не видим звёзд, как и не видим света, но он есть всегда. Просто порой нужно немного подождать, чтобы увидеть.
Так каждую ночь, прежде чем лечь спать, я подходила к окну, ожидая увидеть самую яркую звезду, которой должна была быть моя Майрик.
– Папа! Папа! Майрик здесь! – Моей радости не было предела. Я наконец—то увидела самую яркую звезду, свою Майрик – на небе.
– Да, им луйснес, – папа подошёл ко мне и улыбнулся, глядя на моё счастливое, сияющее детское личико. – А теперь иди умываться и спать.
– Хорошо, папочка, – я пошла умываться. Почистив свои маленькие зубки – два из которых у меня выпали – я пошла в свою комнату. Зайдя, я заметила, как папа целует фотографию мамы и ставит обратно на тумбочку у моей кровати.
– Им луйснес, ты умылась?
– Да.
– Ну хорошо, одевай пижаму и ложись.
Я молча сделала, что просил папа. Он помог мне надеть любимую желтую ночнушку с рисунком жирафа.
– А теперь спокойной ночи, – улыбнувшись, сказал папа.
– Нет, – возразила я, хватая его за руку и таща на себя. Папа искренне улыбнулся.
– Ну ладно, какую сказку хочешь? – спросил он, присаживаясь на краюшек кровати.
– Про «Счастье глупца»!
– Но я же рассказывал её в прошлый раз.
– Ну расскажи ещё раз! – умоляла я, смотря на него своими карими глазками.
– Ну хорошо, – согласился он. И начал рассказ:
«Жил когда—то бедняк. Как ни трудился он, как ни бился – всё никак не мог выбиться из нужды. И вот дошёл он до отчаяния и решил: "Пойду—ка я разыскивать Бога. Разыщу и узнаю, долго ли мне маяться. Да тут же и выпрошу чего—нибудь для себя." По дороге повстречался он с волком.