Дневник горнорабочего - страница 13
Впервые увидел как обрушилась бровка. Мы только пришли на пульт и развернули тормозки.
Предыдущая смена выбиралась из лавы, когда от бровки отделился корж и рухнул вниз, завалив конвейер и все три дороги. Вылезший последним работяга ошеломленно смотрел на куски породы размером с холодильник на том месте, где он был секунду назад.
— Вот это тебе повезло! — присвистнули мужики.
Да уж, повезло. И ему, и мне. Иначе пришлось бы в первый раз в жизни вытаскивать жмурика из–под завала.
Обещают в скором времени выдать зарплату за январь. Никто в это не верит, но слушают и передают друг другу с удовольствием. Людям не нужна правда, они хотят слышать то, что приятно слышать. Недаром казнили гонцов, приносивших плохую весть. Обычай такой был.
Верховский: …сидеть в тылу, любить жену фронтовика и искать себя в списках награжденных.
Участок медленно и осторожно, боясь спугнуть, приближается к плану. Горбатые говорят об этом шепотом, чтобы не сглазить. В случае удачи они получат большие премии, а я — нет. Все ближе приближаюсь к лаве: помогаю таскать лес, соединять цепь, задвигать головку. Хочу, чтобы мои старания оценили и приняли в общество настоящих мужчин, хочу самую опасную и денежную шахтную профессию, надоело быть пересыпщиком.
Наш мастерок покрикивает на рабочих, показывает зубы. Очевидно, он очень горд тем, что такой молодой, а уже горный мастер. Поэтому любимая его фраза: «Это не я у тебя в путевке записан, а ты у меня». Тонкий намек на то, кто в данной ситуации начальник, а кто — дурак.
Мои коллеги выполнили таки план, теперь грызут сверхплановые метры и мечтают о больших деньгах. Хотя и подозревают, что будет как обычно — все равно обманут, ничего не дадут. Взрослых мужиков, грозных ГРОЗов открыто унижают и наебывают, и они, много раз ходившие под смертью, робеют перед начальством. Бунтари и смутьяны давно рассчитались, остались скромные и тихие. Их водят вокруг пальца, смеются им в глаза — они терпят. Уязвленное самолюбие лечат водкой и трудом ударным. Я — один из них.
Кто–то принес в лаву эротическую газету. Читали ее всем звеном. Насколько все убого: «киска», «пещерка», «розочка»! Сперму называют «нектаром», клитор — «горошиной». Слово «ой» гораздо приличнее всех этих пошлых эвфемизмов — «жезл», «ствол».
Сидели на пульту, когда прибежал взмыленный горняк:
— Доставайте носилки, комбайнера понесете!
Мы подскочили:
— Что случилось!
— Ага, купились! С первым апреля!
Комбайнер действительно травмировался, но не сильно, сам пошел на гору. А горняк как в воду глядел. Через несколько лет этого комбайнера уже взаправду несли на носилках, раздавленного породой.
По выезду встретили работягу из нашего звена, находящегося в отпуске. «Замышляется что–то недоброе», — сразу почуял я. Большая хозяйственная сумка в его руках усиливала подозрения.
Точно! Сегодня же бутылек, мужики говорили! Моясь в бане, я был настроен решительно — не пойду! Выпьешь с утра двести граммов, и день пропал. Но когда все потянулись в сад («Все в сад!»), отбросил все аргументы против и пошел с ними. Слаб человек.
Пил самогон, слушал бутыльковые разговоры. Каждый из собутыльников был по–своему интересен, но никто никому не давал сказать слова. Все захлебывались своими историями, перебивали друг друга, никто никого не слушал.
Пить, конечно, вредно. Но приятно. Приятно чувствовать себя членом стаи, таким же, как эти сильные и бесстрашные мужики. И пусть ни о чем, кроме работы, с ними не поговоришь, зато в работе они красивы и уверенны. Я смотрю на них и завидую — мне никогда не достичь такого понимания с железом. Наверное, так и появилось выражение «вшивый интеллигент».
Верховский: …зачатый в Монголии за юртой…
На работе ничего нового, кроме того, что нас опять наебали. Вместо 900 ГРОЗам обещают 700, соответственно уменьшается и моя доля. Начальник кричит, Верховский острит, работяги молчат, а если возмущаются, то робко и несмело. Зато в лаве все герои — негодуют, требуют справедливости. Хочется закричать: — Мужики! Что же вы как не мужики?! Вы же ничего не боитесь! Почему позволяете издеваться и обманывать себя?!