Дневник москвича. Том 1. 1917-1920 - страница 18

Сегодня начинается вторая тысяча военных дней, т. е. вчера был 1.000-й день от начала войны. Дай Бог, чтобы новая тысяча оборвалась как можно поскорее и начались бы нескончаемые тысячи мирных дней!

16 апреля. † Как-то, еще в начале войны, я записал о гибели прапорщика Лейна, но это оказывается неверным, как он, так и его брат живы, но находятся в плену, а вчера помер в Москве их почтенный отец, старинный мой приятель — Яков Васильевич Лейн. Вечная ему, память, а им доброго здоровья!

19 апреля. Вчера войне исполнилось 33 месяца, и вчера российский пролетариат праздновал повсеместно 1-е мая. В Москве все прошло благополучно, а в Петрограде, должно быть, шероховато. Буду говорить о Москве, собственно только о том, что видел своими глазами с 11 ч утра до 2 ч. дня. За эти три часа мы прошли по Сретенке, Большой Лубянке, Лубянской площади, Театральным проездом, Театральной, Воскресенской и Красным площадям и затем по Тверской до Страстной площади. Везде тучи народа — демонстрирующего и созерцающего Демонстранты с флагами-знаменами. Конечно, красного цвета, иногда с богатыми украшениями, золотыми и серебряными позументами и кистями, а также с вышивками и рисунками разных эмблем. Надписи очень разнообразны, но преобладают лозунги: «Мир и братство народов», «Требуем декрета о 8-ми часовом рабочем дне», «Мир без аннексий и контрибуций, на основе свободного самоопределения народов», «Единение солдат и офицеров», были плакаты с требованием войны до победного конца, но таких меньше, чем «мирных». Несмотря на «антиреволюционную» погоду в виде холода, снега, дождя и града — на улицах и площадях в те часы сошлось, вероятно, более ^>3/_>4 всего московского населения. Участвовали в демонстрации и войска со своими оркестрами, но не скажу, чтобы они радовали своим видом. Как-то шли нестройно, подчеркивающе демократично — не было строевого порядка, офицеры тушевались и, смешиваясь с солдатами, не давали нужного военного тона, одним словом, это уже было не войско, а толпа. Впрочем, такое явление теперь уже повседневно. И мы «буржуи» уже как-то мало верим в мощь такого воинства — воинства, не по форме одетого, расстегнутого, неподтянутого, не признающего в своем укладе чинов и старших, всекурящего, бредущего гражданской косолапой походкой и готового, в случае чего, «дать в морду» своему начальнику, якобы раньше тоже дававшему им, солдатам. Лучше всего шли юнкера, да оно и понятно — тут полная сознательность. По крайней мере, я видел Александровцев — вот все бы так выглядели! Тогда нечего бы бояться ни за свободы, ни за исход войны. Они и пели что-то такое красивое. За исключением их, да некоторых театральных и студенческих организаций, слышались лишь монотонные, нестройные, до тошноты надоевшие мотивы: «вставай, поднимайся, рабочий народ» да «мы жертвою пали», т. е., как правильно сказано в какой-то газете: «пели по-русски нерусские песни на нерусские мотивы». Так пожалеешь теперь, что не пороются в русских старинных песнях или даже в пасхальных песнопениях и не найдут там чего-нибудь более трогающего за душу. Вообще, в этих, в сущности скучных, шествиях (хотя и величественных) не было никакой поэзии и даже той, которая чувствовалась в послепасхальных крестных ходах и в народных хороводах. Музыка гремела, только одну марсельезу. Пора бы создать нашим композиторам что-нибудь своеродное.

20 апреля. В газетах уже вычитал, что большинство демонстрантов доходило в Петровский парк, в Сокольники и до Воробьевых гор и там разбивались на кучки и образовывали митинги под открытым небом. Но само небо было в этот день так мрачно, сурово и нелюдимо, и весь смысл празднования 1-го мая (по новому стилю) у нас разбивает преждевременность такого праздника по условиям нашего климата. Это празднество в Европе потому и популярно, что там сама природа ликует с народом — дарит ему и молодую зелень, а где так я роскошь цветов. Кроме того, как-то грустно было узнать, что на этот раз только мы праздновали, а наши учителя, т. е. французы, англичане и немцы, занимались в этот день обычным делом, находя во время войны такой праздник неуместным. Правительство (или один Милюков) разослало своим заграничным представителям ноту, составленную так же «дипломатически-смутно», как составлялись такие бумаги и в недоброе старое время. Хорошо и не разберешься в ней, но кажется, что правительство намеревается воевать до решительной победы над противником. Разве это в соответствии с народным и солдатским настроением? Да и время ли об этом твердить, когда у нас нет твердой власти? Кто, как не само правительство, распустило так Совет рабочих? Отчего так быстро наступила полоса аграрных беспорядков? Отчего часть украинцев явочным порядком создает в Киеве особые «Украинские полки», не подчиняющиеся Военному Министерству? Отчего Кронштадт прогнал правительственных комиссаров и даже следственную комиссию, назначенную самим Керенским? Отчего солдаты бесчинствуют в своих нужных и ненужных передвижениях по железным дорогам и водным путям, не платя за проезд денег и размещаясь в 1-ми 2-м классе? Отчего разные местные союзы рабочих арестуют, не считаясь с правительством, его чиновников и военачальников? Надо теперь ждать крупных и неприятных, опять на почве двоевластия, событий.