Дневник «русской мамы» - страница 9
В наших садах поспели фрукты, много ягод. Удалось передать несколько ящиков пленным.
Каждый день хожу к озеру, где немцы начали строительство туннеля, подземных складов и бомбоубежища на случай вторжения союзников. Дела немцев на фронте не блестящи, это видно по их кислым физиономиям.
На строительстве работают трое молодых русских: Петр, Иван и Виктор. Через часового-француза нам часто удается передать кое-что для пленных. Нам в этом помогают ребятишки, на которых немцы обращают меньше внимания. Но, видимо, кто-то донес коменданту об этом, и француза вскоре сменил красноглазый Фриц — Кролик. Когда дети попытались приблизиться к месту работ, он, угрожая автоматом, разогнал их. Мой визит к Фрицу также был безуспешным. На все мои уговоры он отвечал «цурюк»[7] и тыкал мне в грудь дулом автомата.
Но Нелли и Кристина, которые живут рядом со строительством, нашли выход. Еще до прихода пленных они раскладывают пакеты с едой в сарае, под камнями, в канавах.
Уже подходит к концу сентябрь. После некоторого перерыва пришло письмо от Леонида. Он сейчас скрывается в горах, вместе с парнями из «Милорга». Фредрик, наш сосед, регулярно поддерживает с ним связь: приносит сводки о положении на фронте, еду и т. д. Чуть ли не каждый день, с тяжелым рюкзаком на плечах, он проделывает сложный и опасный путь по горам. Никто из наших даже и не подозревает, куда ходит Фредрик. Леонид уже сносно говорит и пишет по-норвежски (вернее, на смеси норвежского и шведского, так как у него только шведский словарь). Ручку он сделал из гусиного пера. Настроение у него бодрое, он верит в скорую победу.
>Памятник советским военнопленным воздвигнутый на средства жителей городка Ос, собранные М. Эстрем. Передавая этот снимок для печати, М. Эстрем сказала: «Пусть родные и близкие советских людей, погибших в фашистском плену в Норвегии, увидят, что мы, норвежцы, бережно храним память о тех, кто отдал свою жизнь в общей борьбе. Может быть, это будет хоть небольшим утешением в их горе».
Наступило время уборки картофеля. Все кругом с утра до вечера копаются на своих участках. Я обошла многих знакомых и попросила их поделиться картофелем с русскими пленными. Один фермер обещал отвезти в лагерь несколько мешков, я предупредила об этом доктора Вилли. Однако он ждал напрасно: видимо, фермер испугался и решил отсидеться дома. Тогда я и Рейнгольд обратились к другому фермеру, который разрешил нам взять четыре мешка. На своих плечах мы перетаскали картошку к лагерю. Нашему примеру последовали и другие жители Оса.
На пленных надвигается другая беда: наступают заморозки, а у них нет ничего теплого. Доктор Вилли рассказал, что даже тяжелобольные вынуждены ходить босиком. Ноги у большинства сбиты в кровь, опухли.
Немцы недавно выдали пленным обувь — полуразвалившиеся ботинки, сапоги, рваные галоши. Причем вся обувь разных размеров. Я решила поговорить с знакомыми женщинами, все сразу же горячо откликнулись. Через несколько дней у нас было 120 пар шерстяных чулок, несколько десятков рукавиц, шарфов. Мы собрали также шерсть, из которой связали много прекрасных теплых вещей.
Люди с радостью отдавали последние теплые вещи, когда мы рассказывали им, для кого они предназначены. Даже в доме для престарелых нам дали кучу полезных вещей.
Проблема с передачей была решена довольно просто: мы знали одного фельдфебеля в лагере, который был падок на норвежские шерстяные вещи с национальными узорами. Я подарила ему вязаные гетры и перчатки мужа, и фельдфебель взялся передать остальное доктору Вилли. На следующий день Вилли условным знаком дал мне понять, что все в порядке.
Соседи сказали мне, что приходил Майер и спрашивал меня. Он был чем-то очень разозлен, бранился и грозил упрятать меня за колючую проволоку.
Догадываюсь, в чем дело: он мне не давал разрешения на передачу теплых вещей. Нужно быть поосторожней и иметь это в виду следующий раз. Майер — человек не злой, но не любит, когда его обходят, и боится за свою карьеру. Если гестаповцы пронюхают о наших делах, то и Майеру несдобровать.