Дневники 1870-1911 гг. - страница 54

8 января 1880. Вторник.

Семь часов вечера

Утром написал благодарственное письмо к отцу Косме и отнес к отцу Исайе, вместе с брошюрками для отсылки к нему. Отправился в десять часов к Никандру Ивановичу Брянцеву, чтобы предупредить его насчет обещанного Цесаревной касательно пожертвования. Застал его беседующим с несчастнейшим по виду персиянином-магометанином, желающим присоединиться к Православной Церкви. Персиянин весьма плохо понимает по-русски и, видимо, хочет креститься для того, чтобы добыть себе какую- нибудь материальную помощь. Вот тут и поступай как знаешь! Отец Никандр — собственно еврейский миссионер; он уже крестил человек шестьсот евреев; но к нему шлют людей всех национальностей, желающих креститься. Рассказал он мне одну очень трогательную историю крещения и венчания одной еврейки, насчет которой отец ее выразился отцу Никандру: «Мне хотелось бы не то что убить ее — это я могу сделать каждую минуту, а хотелось бы изрезать в мелкие кусочки». Рассказывал много о препятствиях на его пути; к счастию, человек — не слабый, и притом глубоко опытный и крайне храбрый; не стесняется ни перед кем (случаи его препирательств с С. Бор. Потемкиной, где он просто приказывал ей: «Замолчите»). Тут же пожертвовал на Миссию пятьдесят рублей из суммы, присланной ему для добрых дел Стахеевым из Елабуги, и советовал написать ему. Насчет вещей из Дворца сказал, что много есть икон, которые можно отдать, и обещался поговорить с управляющим Дворца. Насчет моего представления Цесаревне выразился, что это — необыкновенный факт: «До сих пор только двое были представлены и имели разговор с Цесаревной — Митрополит Макарий и Вы». От него заехал к Владимирскому Протоиерею, Благочинному Соколову, чтобы спросить о пожертвованиях из церкви, — дома не застал. Заезжал к Путятиным. Ольга Евфимиевна — пребледная и слабая; простудилась, но перемогается; просила меня проверить списанное русскими буквами с японских нот «Хвалите» — японскую азбуку знает верно.

9 января 1880. Среда

Утром пришел отец Николай Ковригин, из Сан-Франциско. Много рассказывал тамошних дрязг и оправдывал себя. Бедный, жаль его — семь человек детей; Духовное начальство дало ему пенсию в пол жалованья — тысячу пятьсот рублей в год; но он — без места и без репутации. Обещался говорить за него пред Митрополитом и Иваном Петровичем Корниловым, чтобы ему попасть в Швейцарию. При нем же пришел Член Археологического Общества Александр Николаевич Виноградов, рекомендуя себя в живописцы для Японской Миссии. Говорит красно и учено, Восток знает превосходно, но, кажется, больше теоретик, чем практический хороший живописец. Обещался быть у него сегодня вечером, чтобы видеть его коллекции по иконописи. <...>

В Новодевичьем монастыре показали распоротые ризы и прочие облачения, собранные доселе мною, — оказывается, что почти нее годно только на выжигу. Просил известить, когда мать Ювена- лия будет выжигать, чтобы поучиться. От них поехал к Капитону Васильевичу Белевскому, законоучителю Морского корпуса, — не застал; к Иордану — обедали, не захотел мешать; к Виноградову — не застал, ибо немного раньше обещанного пришел; опять к Белевскому — отдыхал, не захотел беспокоить.<...>

10 января 1880. Четверг

Утром позвал Митрополит и объявил, что Обер-Прокурор сказал, что деньги на Миссию вошли в Государственный бюджет. «Значит, можно поздравить», — заключил. Потом заговорил о сборах на Храм — я откровенно признался, что у меня плохо идет. У него оказалось лучше. <...> Вечером заехал к Щурупову; план Храма и нравится, и не нравится; посмотрим, что скажет Владыка; будет строиться так, как он благословит. В восемь часов был у Константина Петровича Победоносцева; расспросил он подробности моей аудиенции у Цесаревны и сказал: «Наследник очень жалел, что не был при этом; он известит, когда можно быть и у него». Я просил доставить мне случай представиться Наследнику. <...>

12 января 1880. Суббота.

В третьем часу ночи

Скучный и тягостно проведенный день, как скучно и тягостно и все пребывание в России. Скучал нередко в Японии, скучаю почти всегда в России. Где же лучше? Там и тогда, где есть настоящее дело. Пусть помнится и чувствуется это, когда буду в Японии. <...> И все-то — благо, все — добро! Но было бы более благо, если бы не быть людям, имеющим серьезную нужду, в положении нищих. Возмущает меня сбор — необходимость стучаться и получать грубые, вроде вчерашних, прогоны (в буквальном значении).