Дневники Палача - страница 3

Поднимая пыль пухлыми босыми ножками, ребенок приблизился ко мне.

– Ты палаць? – спросил он и засунул указательный палец в рот.

– Да, – я улыбнулся и присел рядом. Дети всегда относились к нам терпимее, нежели взрослые. К сожалению, детство не длится долго. – А ты кто?

– Я Рик! – карапуз ткнул себя обслюнявленным пальцем в гордо выпятившееся пузо. – Я узе больсой.

– Вижу, – я вновь улыбнулся.

– А это ты будес убивать тетю Дзейни? – вновь спросил малыш.

– Да, – зачем врать ребенку, тем более что это может оказаться правдой.

– Тогда ты плохой, – малыш развернулся и побежал к матери.

Я поднялся с колен. Возможно, он прав. Иногда я сам сомневаюсь.

От толпы отделился невысокий толстый мужчина. В отличие от остальных, на нем был костюм. Мэр или что-то в этом роде. Было видно – в тесной одежде он чувствовал себя неуютно.

– Добро пожаловать на Меру, – услышал я в третий раз. Впрочем, я понимал, это совсем не означает, что они рады меня видеть. – С дороги, отдохнуть?..

– Сначала дело, – отрезал я. Все понимали, зачем я сюда приехал и лучше не оттягивать это надолго.

– Ну что ж, пройдемте, – мужчина развернулся и затопал по улице. Я следом.

Когда я проходил мимо, толпа отхлынула, как будто я был заразный.

– Безматерник инкубаторский! – услышал я сзади полный презрения голос.

Я не обернулся. Зачем? Со временем каждый палач привыкает к подобным выкрикам. В конце концов, в длинной череде оскорблений, которые приходится выслушивать спиной – в лицо никто не решается – это не самое обидное. Отчасти он прав. Я действительно не знаю своей матери. Я даже не знаю, была ли она. Наверное, была, у каждого человека есть мать. Даже у палача.

Воспоминания вереницей проплыли перед глазами. В последнее время, я все чаще и чаще обращаюсь к прошлому. Это и понятно. Скоро мне тридцать, а дольше тридцати пяти палачи обычно не живут. Что-то не так с нашими организмами, и мы платим жизнями за свой дар. Или проклятие.

Ясли. Учеба. Наставники. Все палачи, все моложе тридцати пяти.

Я не жалею, что я умру, нет. Все когда-нибудь умирает, и палачи тоже. Палачи раньше других. Работа такая.

На одной из планет, мне пришлось казнить женщину. Я узнал, что она отдала своего ребенка в палачи. Это случилось двадцать пять лет назад. Мне тогда было ровно двадцать пять. У нее были большие карие глаза, совсем как у меня. Возможно, это была моя мать. А впрочем, мало ли во вселенной людей с карими глазами… Я старался не думать об этом. Я выполнял свой долг.

– Мы пришли, – объявил толстяк, остановившись у неотличимого от других серого здания. И зачем-то добавил, – это здесь.

Я кивнул.

– Откройте.

Толстяк начал лихорадочно рыться в карманах. Он заметно нервничал, и я понимал его. Скорее всего, это он предложил пригласить палача.

Наконец, он выудил длинный желтый ключ и вставил его в замочную скважину. Щелкнул замок, и тяжелая серая дверь отошла в сторону. Внутри было темно.

– Вот, – тяжело сглотнул толстяк.

– Заприте меня вместе с ней, – я зашел внутрь. – Через час откроете.

Толстяк вздрогнул.

– И-и-и… это все? – но я уже повернулся к нему спиной.

Я скорее чувствовал, чем видел, как дрожали его руки, поворачивающие ключ в замке.

Я постоял некоторое время, привыкая к темноте.

– Если хотите, можно включить свет. Это у двери, – раздался голос. Женский голос. Удивительно приятный.

Я протянул руку и повернул выключатель.

Лампа была тусклая, но и ее оказалось достаточно, чтобы осветить все закоулки небольшой комнаты. Шкаф. Тумбочка. Кровать. Окна нет. Других дверей тоже. Подсобка или что-то в этом роде.

На кровати, поджав под себя длинные ноги, сидела девушка. Совсем молодая, нет и двадцати. Высокая. Длинные волосы, правильные черты лица, пропорциональная, в серой бесформенной одежде, фигура, большие небесно-голубые глаза, удивительно схожие с глазами старика.

Девушка была потрясающе красива. В этой одежде и этой комнате она казалась чем-то чужим, совершенно противоестественным, неизвестно как попавшим в окружающее убожество.

В глазах светились испуг, мольба и… бесчисленное количество раз так смотрели на меня. Карими, зелеными, серыми, красными, голубыми, но… никогда еще смотревшие глаза не были столь потрясающе красивы. Никогда еще в них не светилось столько жажды жизни…