Дни боевые - страница 40
— А теперь, Седячко, скажите: ваша третья рота седлает дорогу на Вязовку или нет? — спросил я комбата.
— Седлает... Вернее, не седлает, а лежит около дороги, — с заминкой ответил он.
— Как не седлает? На вашей схеме ясно показано, что седлает, — удивился Саксеев. — Выходит, вы обманываете меня, а я ввожу в заблуждение командира дивизии?
— Тут какое-то недоразумение, — сказал Седячко. — Вчера вечером я сам был в третьем роте, она окопалась в снегу вдоль дороги, фронтом на запад.
— А как могла проехать подвода из Горбов на Вязовку? — спросил я.
— Какая подвода? Я о ней ничего не слышал, — удивился в свою очередь Седячко.
— Вот видите, комбат даже не знает, что творится у него на участке, — заметил я командиру полка. — Разберитесь!
— Есть! Разберусь! Кстати, вот и командир дивизиона возвращается, — он сейчас доложит.
Я увидел приближающихся капитана и комиссара полка. Черепанова с ними не было.
Из доклада капитана выяснилось, что третью роту они нашли не на дороге, а в лесу и потребовали от командира роты лейтенанта Гришина объяснения. Ранее рота располагалась на поляне у самой дороги, но там было слишком ветрено и холодно, поэтому Гришин решил отвести роту на ночь в затишье, на опушку, а утром, до рассвета, вновь занять свои окопы. Но так не получилось. Людей он отвел, а противник, узнав об этом, тут же занял их окопы. Рота вынуждена была остаться в лесу. О ночном происшествии командир роты комбату не донес: побоялся ответственности. В следующую ночь он рассчитывал восстановить положение.
— Когда мы все выяснили, — сказал в заключение капитан, — Черепанов захотел проверить достоверность доклада и с лейтенантом Гришиным пошел на опушку, поближе к дороге. Там Черепанов был ранен и сразу же потерял сознание.
— После перевязки мы отправили его на ваших санях в медсанбат, — вставил молчавший до этого комиссар.
Ранение Черепанова взволновало меня до глубины души.
Лейтенанта Гришина я приказал привлечь к ответственности. Поступок его был для всего полка позором.
В целях внезапности атаку Горбов решено было провести ночью, ограниченными силами и без предварительной огневой подготовки.
Для начального броска от каждого батальона выделялось по одной роте. Кроме того, в атаке участвовала и рота лейтенанта Гришина, которая получила приказ выйти на свое прежнее место и закрыть дорогу на Вязовку.
По опыту боев за Калинец и Веретейку, траншеи подводились вплотную к населенному пункту. С наступлением темноты пехота приступила к расчистке снега.
Всю ночь, до конца боя, я оставался в Казанском полку.
В четыре часа ночь огласилась взрывами гранат и трескотней автоматов. Горбы озарились ракетами. А через несколько минут заработали станковые пулеметы, и поток пуль с посвистом пронесся над штабными палатками.
«Кто же бьет сюда? Не сорвалась ли атака?»
Рука невольно потянулась к телефонному аппарату.
И тут же из телефонной трубки глуховатый и радостный голос Каминского:
— Алло! Алло! Говорит Каминский. Я из Горбов. Горбы наши!
— А кто же бьет оттуда?
— Извините! Это мы с комбатом-три из трофейных пулеметов Седячке привет шлем... Он опять опоздал...
В трубке послышался приглушенный смех. Вызвали к телефону Седячко и попросили доложить обстановку.
— Третья рота заняла свои прежние окопы и осел-лала дорогу, а штурмовая группа перешла в атаку. Из Горбов сильный огонь, поэтому она немного запоздала.
Седячко не догадывался еще, что огонь поверх голов вел из Горбов Каминский.
— Опоздал, опоздал, Седячко! — заметили ему. — Но лучше поздно, чем никогда. Выдвигайтесь скорей, остальные батальоны уже в Горбах.
Итак, внезапным ночным штурмом был взят еще один опорный пункт.
Путь на Ольховец и Вязовку для Казанского полка стал свободен.
Командир третьей роты лейтенант Гришин искупил свою вину кровью — в ночной атаке он получил тяжелое ранение и был эвакуирован в тыл.
Лично для меня радость успешного боя омрачилась известием о смерти Феди Черепанова, скончавшегося на рассвете.
Хоронили его на командном пункте. Всматриваясь в безжизненные черты своего адъютанта, я думал о том, какой огромный мир несбывшихся надежд молодости унес он с собой — чудесный, славный товарищ.