Дни и годы[Из книги воспоминаний] - страница 9

Мое имя среди «передовых и активных» стояло первым. В двух номерах журнала опубликована половина романа. И вдруг закавыка: в конце второй части нет пометки: «Продолжение следует». И последней поставлена куцая главка из нескольких строчек. Значит вторая половина романа не увидит света? А ведь там апофеоз повествования — в коммуну приходит трактор! Победа нового дела! Народное торжество! Почему же так обкорнали произведение, которым хвалились, когда рукопись лежала на редакционном столе? Чьи тут козни?

Съездить бы в Новосибирск и разузнать все, но меня направляют на хлебозаготовки редактором выездной газеты «За колхоз!» Пора собираться в дорогу. В типографии завтра упакуют наборную кассу со шрифтом и тискальный станок. Сегодняшняя встреча, если она состоится, будет прощальной, быть может, на целый месяц, пока округ не выполнит план хлебозаготовок.

Добротные брички выехали со двора типографии. Невиданные в Бийске. Двуконные, с дышлом. Такие в ту пору бывали только у артиллеристов. И лошади, ухоженные, и сбруя новенькая.

— Все подарочное, — сказал мне возница, молодой парень в буденновке, в поношенной шинели, подпоясанной веревкой. — Шефы дали. Из своей антилерии. В наделок солдатам после увольненья. Они пожелали не домой, а к нам в коммуну. Много всего дали. Бот и мне, — шевельнул плечами и улыбнулся, словно только что получил подарок, — сгодилась шинелька.

Я сидел на передней подводе, на объемистом тюке бумаги. На второй бричке, полуобняв упакованный тискальный станок, ехал комсомолец Толя Захаров, мой помощник по редакции выездной газеты «За колхоз!» Рядом с ним пожилой наборщик Пузырев, которому предстояло также выполнять работу верстальщика и тискальщика. Для нас тоже прислали поношенные шинели, будто мы отправлялисъ не в обычную командировку, а на фронт. Хлебозаготовки тогда, в самом деле, уже начали сравнивать с фронтом.

Как же это могло произойти? Ведь был же нэп. Отчего такая перемена?

Известно, что нэп, когда разорительная и зачастую несправедливая продразвестка была заменена продналогом, дал быстрый взлет сельского хозяйства во всей стране. Газеты и журналы, подбадривая, писали об образцовых крестьянских хозяйствах. На многочисленных выставках их щедро одаривали премиями. Кредитные товарищества в волостных селах бойко торговали сельскохозяйственным инвентарем: древние сохи всюду заменили плугами, которые изготавливали, в частности, в Омске на заводе, когда-то принадлежавшем датчанину Рандрупу.

У нас в Бийске открыли беконный завод, продукцию которого продавали в Англию. В Бийске же построили маслобойный завод, изготовлявший превосходнейшее кедровое масло, я бы сказал, затмевавшее прославленное оливковое. Помню, перед пристанью в ожидании отправки на экспорт просторная прибрежная площадь была заставлена особыми бочонками сливочного масла. Эту отличную тару изготовляли со времен деятельного Сибирского союза маслодельных артелей, правление которого находилось в Кургане. А в 1925 году мне довелось видеть даже в небольшой деревне Ая (неподалеку, от нынешнего Горно-Алтайска) принадлежавший кооперативу сыроваренный завод, в погребах которого выдерживались до полного созревания огромные, как жернова, круги знаменитого на весь мир русско-швейцарского сыра. На базарах и ярмарках рядами стояли сани с мукой и крупой, с тушами свинины и говядины, с замороженными кругами топленого масла, с бочками, полными ароматного меда. Покупатели шли по рядам, пробовали муку и крупу, придирчиво выбирали мясо, тушки гусей и уток. Словом, было полное изобилие. И были «твердые» деньги — червонцы, обеспеченные золотом. Были широко в ходу серебряные полтинники. Куда же все успело исчезнуть? Как возник хлебный кризис, приведший к карточной системе?

Вводя нэп, Ленин 23 декабря 1922 года докладывал II-му Всероссийскому съезду советов: «…эту политику мы проводим всерьез и надолго, но, конечно, как правильно уже замечено, не навсегда». (Том 44, с. 311). Сталин, ссылаясь на последние два слова, поспешил начать демонтировать нэп. По своему характеру, действовал неукоснительно. И кризис, о котором умалчивали, надвигался все ощутимее и ощутимее.