До особого распоряжения - страница 22

Рустам съежился. Он знал о таком законе. Но еще никто прямо, откровенно не говорил об этом в

глаза. Закон маскировали приличиями, улыбками, поклонами.

- Мальчишку мне жаль, - повторил Аскарали. - Большой мастер растет.

Купец шевелил губами, считая. Ему лет тридцать пять. Говорят, в Намангане промышлял мелкой

торговлей, был перекупщиком. На чужбине пошел в гору.

Рустам развернул газету. Сообщалось об открытии школ в сельских районах. О слете учителей. Была

и критическая статья. Автор гневно осуждал районное начальство, повинное в отсеве школьниц.

- Смотрите! - воскликнул Рустам. - Стихи...

- Ну и что? - спокойно поднял голову Аскарали.

- Но это же стихи Камила!

- Ваш знакомый?

- Мы вместе росли. Вместе у бая батрачили.

- Батрачили? - теперь уже купец удивился.

- Да. Потом учились в Баку.

- О чем он пишет?

Аскарали спросил приличия ради. Ему было не до стихов.

- Он пишет об учителе, - заговорил возбужденно Рустам. - Об учителе, который с книгой в руках

поднялся в горный кишлак.

- Простите, Рустам-джан. - Аскарали улыбнулся. - Но я такой поэзии не понимаю. По-моему, это не

поэзия. Есть настоящие стихи... - И он продекламировал:

Не гони же, я - у двери;

божий рай мне не нужен.

Переулка, где живешь ты под луной, -

мне довольно.

Взглянув на Рустама, купец поднял палец и торжественно произнес:

- Великолепный Хафиз.

Рустам не слушал Аскарали. Он замер над развернутой газетой.

В скверике было прохладней. Осеннее утро сохранило в густой зелени свежесть и тишину. Отойдешь

от сквера на несколько шагов, и там уже улица, с ее шумом, гамом, с нагретыми камнями.

На скамеечках всегда студенты с учебниками. Некоторые даже не читают, а сидят с открытой книгой.

Осень... Немного грустно.

С Камилом студенты вежливо здороваются. Встают, уступая место. Камил машет рукой: сидите,

сидите.

- Пойдемте в парк, - предлагает Дильбар и не может удержаться от шутки: - Здесь уважаемому домле

не дадут покоя. И я буду чувствовать себя неловко.

Дильбар преподает в школе. Но она еще студентка: продолжает учиться в институте. Камил - другое

дело. Он действительно - домла. Сразу после возвращения из Баку его пригласили сотрудничать на

кафедру литературы. В газетах «Кизил Узбекистан», «Учитель и просвещение», «Кизил Аскер», в

журналах «Зарафшан» и «Пламя» начали печатать его стихи.

Обычно их хвалили. Но главную оценку Камил всегда ждал от Дильбар. Если она промолчит, сделает

вид, что не читала, или заговорит совсем о другом, значит, нечего гордиться стихами.

В последнее время о лирических стихах Камила много говорили. Не все их понимали. Это было

похоже на подражание старым поэтам.

Дильбар молчала. Камил, не выдержав, спросил:

- Вы читали?

Он никогда не задавал таких вопросов.

- Читала...

Как можно небрежней, Камил продолжил:

21

- Вам не понравились?

- Нет, - сказала девушка.

Отвернувшись, она рассматривала редких прохожих.

- Вы сегодня утром не видели горы? - спросила она.

- Не видел, - сказал Камил. - Просто не обратил внимания.

- Я утром часто смотрю на горы. Сегодня они были в тумане. Я только догадывалась, где находится

какая вершина. Так и в новых стихах. Нужно догадываться. Не достает светлого луча, который разогнал

бы туман. - Девушка коснулась кончиками пальцев руки Камила: - Не обижайтесь на меня. Вы же сами

спросили. Я сказала, как думала...

В доме уважаемого Икрама Валиевича последние стихи Камила очень хвалили. Большой,

гостеприимный дом. И в то же время какой-то совсем чужой мир.

Уже налились соком грозди винограда. Плотный навес из пожелтевшей листвы укрывает от солнца

почти весь двор. Солнце вынуждено задержаться, отдать все тепло плотным гроздьям.

Хозяин - начитанный добрый человек, хороший друг молодежи. У него в доме всегда горячие споры о

поэзии. И конечно, о жизни. Хозяин разводит руками, делает вид, что хочет успокоить гостей, но

неожиданно бросает кому-то:

- Вы правы!

Своеобразный литературный кружок. Но его участников волнует не только поэзия. Они озабочены

судьбой родины и народа.