Добердо - страница 29
— Немцы! Откуда они взялись?
— Тише!
Немцы беседовали о фронте. Старший офицер с большим презрением отзывался об австро-венгерской армии, которая не может справиться «mit diese dreckige Makkaronerei».[16] Другой офицер вдруг заметил нас и толкнул в бок своего товарища.
— Унгарн![17] — сказал он и поднес руку к кепи.
Я сухо ответил на приветствие, но Бачо, который плохо понимал по-немецки, был обрадован этой встречей. Немцы поднялись к нам. Мы представились. Немецкий лейтенант, рыжеватый молодой человек с неподвижным надменным лицом, держался прямо, как будто проглотил палку. Его товарищ был вольноопределяющийся фейерверкер, маленький, смуглый, с живым и открытым лицом. Ему было неловко, что мы слышали высокомерные рассуждения его лейтенанта, — я видел это по его глазам.
Я был подчеркнуто холоден. Бачо мычал, коверкая немецкие слова, и в результате мне пришлось переводить всю его речь. Немцы рассказали, что они офицеры прусского артиллерийского отряда, Что их тяжелая батарея уже заняла позицию около виадука на Набрезинском шоссе, и сейчас они вышли на разведку. Артиллеристов перебросили сюда с русского фронта. Вольноопределяющийся в прошлом году принимал участие в карпатских боях. Он очень хвалил гонведов, бранил чехов и, конечно, с удовольствием ругал бы и австрийцев, если бы не боялся, что мы обидимся за них.
— Теперь мы пришли сюда, — сказал он, — чтобы привести в порядок этих итальянцев. Очень уж долго с ними возятся.
— Надо слегка потревожить их и заставить отступить, — сказал лейтенант.
— Вы, конечно, недели через две-три думаете быть в Венеции? — спросил я невинно.
— А почему бы и нет? — ответил вольноопределяющийся с искренним удивлением.
Вдруг Бачо попросил меня перевести пруссакам следующую историю: в прошлом году он дрался вместе с германскими войсками под Ивангородом, где немцы неожиданно отступили, оставив открытым фланг венгерцев. Это был скандал на весь фронт, и в конце концов немецкое командование вынуждено было послать венгерцам двенадцать Железных крестов для восстановления контакта. Меня удивил неожиданный выпад Бачо, но оказалось, что до его сознания только сейчас дошли высокомерные слова лейтенанта. Однако я был очень благодарен Бачо. Выслушав рассказ, немецкий лейтенант сухо кивнул и, очевидно, понял, что высокомерие его не к месту. Немцы сообщили нам, что сюда перебрасываются два германских корпуса из армии Фалькенхейма и скоро начнутся решительные схватки.
Бачо завязал дружбу с вольноопределяющимся, отдал ему свой цейс, и они попеременно разглядывали местность. Вдруг Бачо обратил внимание артиллериста на темнеющую на берегу моря группу строений.
— Будь другом, Тибор, переведи им, что это — доки Адриа-Верке, какой-то заброшенный судостроительный завод. По нашим данным, там сосредоточены крупные части итальянцев, и они себя чувствуют как у Христа за пазухой. Наша артиллерия никак не может их обстрелять — не умеет, что ли. Посмотри, как они там разгуливают.
В призме цейса я действительно видел вокруг корпусов довольно сильное движение.
— Взгляни, автомобиль выкатил из ворот.
— Auto?
— Jawohl, ein ganz gewöhnliches Auto.
— Die verfluchte![18]
— Попроси их, чтобы они пальнули туда.
Немцы развернули карту и быстро начали обмерять. Лейтенант смерил, подсчитал, фейерверкер подозвал связистов и взял трубку.
— Надо бабахнуть туда, черт бы их подрал. Знаешь, наши никогда не стреляют по этому месту; скажи им, что наши просто не умеют. А итальянцы, видя, что мы не стреляем, до того обнаглели, что собираются там совершенно открыто и так шумят по ночам, что даже на передовой слышно в тихую погоду.
— Hallo! Hallo! Hier ist Beobachtugspunkt! Nummer fünf.[19] Да, да. Господин лейтенант, прошу данные, — крикнул фейерверкер.
Лейтенант отрывисто начал диктовать цифры: расстояние, прицел, очередь.
— Скажи-ка, Бела, — обратился я к Бачо, — а что, если у нашего командования есть особые соображения по поводу этого завода и потому отдано распоряжение не стрелять?
— А, брось, — отмахнулся Бачо, и я увидел на его лице смесь мальчишеского задора, хитрости и злорадства.