Добрый мэр - страница 24

— Гектор, меня не интересует, нанял он тебя или нет. Пусть нанимает хоть Ивана Грозного. Думаю, он нанял тебя, потому что Ивану Грозному предложили условия получше. Возможно, Иван Грозный примерно столько же соображает в обойном деле, сколько ты, но мне плевать. Уходи, Гектор.

— Хорошо, — сказал Гектор, — я уйду. Но тут с тобой еще кое-кто хочет поговорить.

Агата подняла глаза, ожидая увидеть пристыженную физиономию Стопака, но увидела все того же Гектора, протягивающего ей два бумажных пакета.

— Мне кажется, он хочет есть.

Агата молча взяла пакеты. Гектор некоторое время постоял, ожидая, что она что-нибудь скажет, и, не дождавшись, прибавил:

— Кстати, мы доделали ванную, — попятился и закрыл за собой дверь. Вскоре с кухни послышался звук открываемой бутылки, звон стаканов и смех.

— Чертовы идиоты! — сказала Агата и положила пакет на бок, чтобы котенок выбрался на кровать. — Ты единственный мужчина, который мне нравится. Гектор мне не нравится, потому что он плохой. Он мог бы быть симпатичным, но он такой плохой, что не нравится нам, да, малыш? А Стопак не нравится мне потому, что ему не нравлюсь я. Вот так. Нет, Гектор нам совсем не нравится!

Агата посмотрела на надежно закрытую дверь и снова потрогала пуговицы своей блузки, вспомнив, что совсем недавно они были расстегнуты, и гадая, что Гектор успел увидеть.

— А сейчас, — сказала она внезапно, — пришло время поужинать!

Она открыла молоко и смочила в нем пальцы, которые котенок с превеликим удовольствием облизал шершавым розовым язычком.

— Теперь попробуй-ка этого, — Агата оторвала полоску от копченого лосося, и котенок набросился на него, словно тигр. — Мне придется сходить в цирк за хлыстом и тумбой, зверюга ты этакая! Но не обманывайся и не строй воздушных замков. Мы здесь каждый день копченой лососиной не ужинаем. Это только в честь твоего прибытия. А завтра будет требуха из рыбной лавки.

Агата дала котенку еще несколько кусочков, а потом, решив, что копченый лосось слишком соленый и котенку захочется пить, снова дала ему облизать молоко с пальцев.

Хлопнула кухонная дверь, голос Гектора прокричал что-то вроде «Хватит пить чертово пиво!», а потом что-то о «Трех коронах». Заскрипели стулья, захлопнулась входная дверь, и стало очень тихо.

Агата взяла котенка на руки и легла на кровать, усадив его себе на грудь. Когда она стала почесывать его за ушком, он замурчал, словно маленькая мохнатая кофемолка. Так они и лежали: он мурлыкал, она чесала его за ушком. Она чесала его за ушком, он мурлыкал. В конце концов они незаметно и тихо уснули, и Агата проспала бы до самого утра, если бы котенок не написал на шторы и не стал царапать ковер, пытаясь закопать следы содеянного. От этого звука она и проснулась.

Агата вскочила с постели, отчего на пол посыпались обрывки промасленной оберточной бумаги и рыбья чешуя.

— Ах ты, гадкий котишка! — воскликнула Агата, и котенок поспешил укрыться под кроватью. Агата понятия не имела, что делать, когда кошки писают на шторы. Вот бабушка наверняка знала. У нее бы тут же нашлось какое-нибудь подручное средство: уксус, очистки репы, пищевая сода или еще что-нибудь в этом роде. Однако Агата твердо знала, что нельзя просто оставить это пятно сохнуть. Она сбегала на кухню и вернулась с чайником холодной воды, которую и вылила на пятно. «Вот теперь пусть сохнет. Хуже точно не будет», — подумала она и взглянула в окно. За окном был вечер. Агата посмотрела на часы: почти половина десятого. Мама Чезаре! Агата надела туфли и выбежала из квартиры.

На улице было пусто и тихо. Октары уже закрыли свой магазин. Стук Агатиных каблучков эхом отдавался от закрытых дверей и окон на противоположной стороне дороги. Направляясь к углу Александровской улицы, она услышала вдалеке лязг приближающегося трамвая и звон железного колокольчика. Она представила себе, как вылетают из-под колес искры на крутом повороте, и побежала быстрее, но когда достигла перекрестка, трамвай уже отъехал от остановки и громыхал по Зеленому мосту.

Агата медленно подошла к остановке и села на чугунную скамейку. Следующий трамвай должен был прийти через десять минут. Она поправила свой плащ, подтянула чулки, застегнула перчатки. Потом открыла пудреницу, взглянула в зеркальце, недовольно вздохнула, расстегнула одну перчатку, зубами стянула ее с руки, смочила палец слюной и поправила непослушную бровь. Снова взглянула в зеркало. Вот, теперь лучше — вид немного более респектабельный. Не надевая перчатку, она пересчитала монеты в кармане плаща. Хватит, чтобы доехать до Замковой улицы. Как долго иногда могут тянуться десять минут!