Дочь химеролога - страница 5

Ему очень не хотелось, чтобы о таком поиске узнали. Хотя вопросы были простые: «Вот у нее есть уши. А там, где спина и ниже… хвостик присутствует? И где именно? А если присутствует, то какой длины? И какой он… на ощупь. Такой же, как уши, или нет? А если…»

…

Кусты шевельнулись и из них выбралась гибкая фигурка. Постояла перед пепелищем и двинулась внутрь, все осматривая. Неожиданно она споткнулась. Нагнувшись и пошарив в золе извлекла… тарелку. Обычную, глиняную. Вслед за ней были найдены кружка и половник. Постепенно обнаруженное копилось кучкой, а глаза у девушки-кролика, а это была именно она, становились все шире и шире. Особенно когда девушка нашла свои, совершенно нетронутые огнем вещи на том месте, где в доме была ее комната и стремительно переоделась.

Посмотрев вокруг и сориентировавшись, она сделала несколько шагов и уже уверенно опустив руку, нащупала и извлекла из золы целую крынку, в которой явно что-то было. Раскупорив и сделав несколько жадных глотков, девушка внезапно замерла, потом повернулась в сторону уехавшего рыцаря. Улыбнулась, вспомнив его взгляд. Взгляд, который смог стереть тот, мерзко-липкий. И руки, забравшие боль и подарившие новую жизнь. Не только ей, но и ее семье, даря шанс выжить. Зачем он это сделал, и как смог, было неважным. И еще. Она почувствовала его эмоции, а это может быть только тогда, когда… и губы шевельнулись, даря обещание.

…

Замок Люциф. Кабинет Даниэля Люцифиано

Даниэль сидел за столом. Перед ним были разложены книги, свитки и карточки. Беря их, и поочередно перекладывая с одного места на другое, Люцифиано делал пометки на листе бумаги, периодически приподнимая голову и мечтательно улыбаясь. Затем, совершая усилие, прогонял ненужные мысли и опять пытался сосредоточиться на работе. Завтра занятия с дочкой и он намерен как следует подготовиться. Однако мысли опять наплывали одна за другой, в том числе и: «Как же хорошо, что она не захотела задавать неудобные вопросы. Сама не захотела!»

То чего Даниэль так боялся просто не случилось и это грело душу сильнее, чем всё остальное. Ведь данный момент означал, что между ними ничего больше не стоит, и он сможет, наконец, получить то, чего долгие годы был лишен. Теперь ничто не может помешать, даже его глупая ошибка. Люцифиано поморщился, вспоминая свой позор. Если бы не Анри, страшно было представить, что могло произойти. Но ничего, он больше никогда не позволит своей глупости встать на пути его счастья!

Однако не успел Даниэль вновь светлыми мыслями уйти в счастливое сегодня, как внезапная резкая боль охватила жестким обручем его грудь и спину, не давай ни вздохнуть, ни выдохнуть. Долгие мгновения прошли в тщетной попытке это сделать и… наконец, начался постепенный откат, оставляющий за собой противный металлический привкус во рту и звон в ушах. Что это было?! Стимуляторы Люцифиано прекратил принимать уже давно, а злосчастная пыльца не дает таких последствий, да и курс антидота принят полностью. Он, вообще, себя недавно, как делал регулярно, проверил, и никаких серьезных отклонений, кроме, увы, возрастных изменений, не обнаружил! Даниэль встал и, слегка пошатываясь, подошел к зеркалу. Внимательно всмотрелся в свое лицо. Нет, никаких характерных признаков. Тогда что? Неужели?!..

…

Высокий худой старик в черных свободных одеждах, напоминающих мантию, с длинными серебристо-белыми волосами и бородкой стоит перед зеркалом вполовину его роста, висящим на стене большого, ярко освещенного кабинета. Неожиданно, окружающая обстановка, видимая в зеркале, темнеет, превращаясь в серый туман, с оставшейся в центре фигурой старика. Глаза отражения проваливаются бездонными омутами, а губы, чуть шевельнувшись, выталкивают одно единственное слово… И спустя мгновение вновь, все становится нормальным.

…

«Что?! Нет! Только не сейчас!» – Даниэль застонал, схватившись за голову, осознав увиденное. Но отрицать было бессмысленно. Рухнув в ближайшее кресло, Люцифиано сжал в бессилии руки, не замечая до крови царапающих кожу ногтей. Сколько он так просидел, неизвестно, однако именно эта боль и послужила тем небольшим якорем, за который зацепились судорожно скачущие по сознанию мысли.