Дочь княжеская. Книга 1 - страница 21

стр.

— Эй! Слышь, ты, пиликало! Заело тебя или как? Смени соглас, надоело одно и то же полдня слушать!

— Спокойно, — уголком рта шепнул парень для Хрийз. А вслух крикнул — Вот ещё. Барышня платит, а вы, почтенный, даром просите.

Почтенный, мужчина солидного возраста, при костюме, округлом брюшке и котелке аж побурел от злости:

— Прошу?! Я? Бездна морская, требую!

— Бесплатно, — ехидно скалясь, ввернул скрипач. И положил руку на нож.

У господина нож тоже имелся, но, как видно, больше для красоты. И себя в драке он оценивал правильно. Выругался, полез в кошель, загреб пятернёй, не глядя, и швырнул музыканту под ноги:

— На, чтоб тебя разорвало! Только заткнись!

— Покорнейше благодарю, почтенный господин, — снова дурацкий поклон и в кротком голосе издёвки хоть ведром черпай.

'Почтенный господин' только плюнул, и пошёл себе. Плевок всшипел на камне бурой пеной. Даёт, восхитилась Хрийз. Как его музыка достала, не пожалел магии на эффектный плевок.

— Пошли, — предложил скрипач. — Прогуляемся…

Он назвался Нырком. Единственный сын у родителей, видите ли. Матушка желала видеть чадо Великим Скрипачом и никак не меньше. Потому что Талант! Батюшка поддержал матушку и всячески тот талант пестовал, не гнушаясь вколачивать в мягкие места хворостиной должный уровень виртуозности. А неблагодарный потомок подрос и сбежал в мореходку.

И в первом же самостоятельном плавании корабль с новым юнгой попал в серьёзный шторм, и шторм впечатлил настолько, что ребёнок дал зарок никогда больше не огорчать матушку с батюшкой. Бросить море он уже не мог: всё, вырос — пропал, отравлен стихией на всю жизнь. Но почему бы не сыграть на скрипке по старой памяти? Пальцы, правда, огрубели, уже не получается так славно, как в сиреневом детстве… Но это он, по мнению Хрийз, ломался. Играл отлично! Любой, кто слышал, подтвердить мог.

До уличных представлений Нырок-мореход докатился вполне банально: спустил на берегу все наличные, дурья башка. После долгого морского перехода как-то само собой тянет жизни радоваться. И вот итог: в море выходить послезавтра, а ни бельмеса ничего нету. Золота нет!

— А ты ведь тоже из другого мира? — спросил Нырок. — Из Пятого или даже Шестого… там живут такие же светлокожие, как ты.

Хрийз лишь кивнула. Всё равно ведь толком не объяснишь. Не очень-то и хотелось рассказывать, если честно. Слишком долго пришлось бы рассказывать. И слишком уж история невероятная, чтобы в неё поверить.

— Ты бывал в Пятом мире? — спросила Хрийз.

Нырок бывал в Пятом мире. Бывал и во Втором, сейчас вот попал в Третий… Мечтал посмотреть на Первый мир Империи, родину моревичей, и когда-нибудь он там побывает непременно.

Весёлый интересный парень, но какой-то… трудно передать словами. Какое-то ощущение опасности от него исходило. Не в том плане, что с ним можно было бы потерять так называемую добродетель. Но что-то подсказывало: идёшь рядом с убийцей… С вооружённым и очень опасным убийцей. Кто его знает, что он хлебнул в море, о котором так упоённо рассказывал. Убивал, наверняка… И совесть не мучила. Именно это вот ощущение, эта аура обыкновенной, будничной какой-то жестокости и вызывали странные чувства: хотелось сбежать как можно быстрее и как можно дальше, и в то же время — не расставаться никогда.

Он играл на скрипке, и как играл! Хрийз не очень-то жаловала скрипичную музыку, разве что вот — Ванессу Мэй, и то выборочно. А у Нырка весь репертуар был один к одному. И Хрийз знала, что уже никогда не забудет: зелёные сумерки и золотисто-янтарное море, тонкий смычок в широкой ладони, звук, рождающий миры. Нырок-мореход. Навсегда в памяти — синие кудри, насмешливый прищур тёмно-серых глаз, улыбка…

Разговор, слово за слово, выцепил всю Христинкину историю, от прежней жизни в курортном городе Геленджике до реалий работы в Службе Уборки. Качал головой, удивлялся — 'надо же, как бывает!', спросил, где Христинкин мир, через какой портал найти его можно.

— Не знаю, — отплакавшись, сказала Хрийз. — Не знаю я…

Солнце тонуло в янтарной заре, бросая через море зелёную дорожку. Ветер нёс солёные запахи, звуки вечерней набережной, прохладу подступающей ночи…