Дочь Велеса - страница 9

— Чтобы звери не узнали меня, и их хозяин не отобрал у меня последнее, что осталось для меня ценным, — голос мужчины стал сиплым и приглушенным. — Мой разум и мою волю.

Он с раздражением сдернул с лица маску и резким взмахом руки отшвырнул ее в сторону.

— Рано или поздно ты ошибешься, — прошептала Ялика. — И тогда демона уже ничего не остановит.

— Я страшусь этого момента, — Мортус обреченно опустил голову.

— Ты знаешь, как его уничтожить? — спросила ворожея, чуть помедлив.

— Его нельзя уничтожить, он часть мироздания, всегда был и всегда будет, до конца времен, — отстраненно произнес мужчина, не поднимая головы. — Можно лишь закрыть врата, связывающие наши миры.

— Как? — нетерпеливо вцепившись в его плечи, поинтересовалась Ялика.

Отстранившись, тот поднял взгляд на нее и хрипло произнес:

— Моя душа стала частью сущности демона. Если призвать мою душу, то следом в наш мир и он сам явится, воплотясь в моем теле.

Он замолчал, собираясь с мыслями.

— Ну же! — поторопила его Ялика.

Мужчина меланхолично повертел в руках кинжал, которым недавно разрезал себе ладонь.

— Если его вонзить мне в сердце в тот момент, когда мои душа с телом вновь воссоединяться, то связь будет разрушена, а врата между мирами закроются, утянув демона в иную реальность, где он и будет поджидать следующего глупца, согласившегося принять его злокозненную помощь.

Он замолчал, а потом тихо, на грани слышимости, прошептал:

— Знаешь, пресветлая, я очень устал скитаться ни живым ни мертвым, и уже давно мечтаю обрести покой…

— Откуда у тебя это клинок? — с интересом разглядывая оружие, поинтересовалась Ялика.

— Из небесного огня выковал, ты же помнишь, я был кузнецом, — тихо пробормотал Мортус. — Я долго бродил по свету, пока не встретил одного очень старого волхва, который мне и рассказал, что небесный огонь — это искры, что летят из кузницы Сварога. В них заключена часть силы Праотца. А его силе ни одно зло противостоять не может, ибо он творец всего сущего. Вот тогда-то я и сделал этот клинок. Сердечник из небесного огня выковал, а снаружи серебром покрыл. Серебро любая нечисть не любит. Больно ей от него делается. А загвоздка в том, что я не знаю, как свою душу призвать.

Мортус мрачно улыбнулся. Ворожея задумалась, угрюмо теребя сарафаний подол.

Угнетающее молчание плотной пеленой окутало собеседников. Лишь иногда со стороны леса доносилось тревожное уханье филина и тоскливый волчий вой, да в костре то и дело потрескивали поленья, выстреливая огненные искры, подхватываемые легкими дуновениями ветерка.

— Я знаю, — вдруг очнулась от задумчивого размышления Ялика. — Зову Мары ни одна душа, из когда-либо рожденных на этой земле, не сможет противостоять. И твоя на её зов обязательно явится.

В глазах Мортуса заблестела призрачная надежда.

— Может, и не зря я тебя, пресветлая, повстречал.

Он, чуть помедлив, протянул ей свой кинжал и мечтательно посмотрел на перемигивающееся искрящими звездами глубокое ночное небо.

— Об одном прошу, не подведи, — сказал он, глубоко вздохнув. — Пусть Боги направят твою руку в нужный момент.

— Ты точно готов? — серьезно спросила ворожея, собираясь с духом.

Мортус только утвердительно кивнул.

Ялика, набрав в легкие воздуха, широко развела в стороны руки и тихонько запела:

Я тебя закручу-заморожу,

Меня Марой зови белокожей.

Прихожу я с зимою искристой,

За снежинкой лечу я лучистой.

С каждым произнесенным словом ее вкрадчивое пение наливалось силой, становясь все громче и громче.

В зимнем царстве тебя приголублю,

Хладом стылым ты будешь загублен.

Я тебя обниму лютой стужей,

Спи, мой сокол, снегами закружен.

Голос ворожеи задрожал, срываясь, и откуда-то донеслось отдаленное пение, от которого повеяло замогильным холодом:

Я тебя провожу в царство хлада,

Там тебя в белоснежных палатах

За деянья твои по заслугам

Награжу или будешь поруган.

Вокруг стихли все обычные ночные звуки. Поднявшийся ледяной ветер бесшумно закачал вершины деревьев. Языки пламени, бушующего и ярящегося в костре, постепенно замедлили свой бег, застыв извилистыми огненными сталактитами.

И вот уже пению Ялики вторил другой женский голос, мертвенный и отстраненный: