Дочь Востока. Автобиография - страница 9
Армейский джип несется на высокой скорости. Военные и полицейские патрули, замершие за ними толпы, не знающие о судьбе своего премьер-министра. Машину спешно впустили, ворота тюрьмы затворились. Обыскали нас дважды, сначала перед выездом из Сихалы, затем здесь, в тюрьме Равалпинди.
— Почему вас впустили обеих? — спросил отец. Мать молчит.
— Последнее свидание? — понимает он.
Мать не в силах говорить.
— Наверно, да, — отвечаю я.
Он повернулся к начальнику тюрьмы, стоявшему рядом снами.
— Это последнее свидание? — спросил его отец.
— Да. — Ему явно неприятно выступать носителем этой вести.
— Дата назначена?
— Завтра утром.
— Во сколько?
— По тюремному распорядку в пять утра.
— Давно известно?
— Вчера пришел приказ, — неохотно сообщает начальник тюрьмы.
Отец смотрит на него:
— Сколько времени на свидание?
— Полчаса.
— Но по тюремному распорядку час.
— Полчаса, — повторяет он. — У меня распоряжение сверху.
— Распорядитесь, чтобы я смог принять ванну и побриться, — говорит ему отец. — Мир прекрасен, и я хочу покинуть его чистым.
Полчаса. Полчаса, чтобы попрощаться с человеком, которого я всю свою жизнь любила больше всех на свете. Грудь сжимают тиски. Я не должна плакать. Не должна сломиться и усугубить душевные муки отца.
Он сидит на брошенном на пол матрасе, стол и стул из камеры убраны.
— Возьми, — он передал мне книги и журналы, которые я приносила ему. — Не хочу, чтобы они рылись в моих вещах.
Отдал мне и сигары, принесенные юристами.
— Одну оставлю на вечер, — сказал отец. Он также оставил флакон одеколона «Шалимар». Хотел отдать мне соскальзывавший с пальца перстень, но мать убедила не делать этого сейчас.
— Ладно, пока оставлю, но потом пусть отойдет Беназир.
— Я смогла отправить записку, — прошептала я ему, не обращая особенного внимания на настороженно прислушивавшегося начальника тюрьмы. Рассказала о своих уловках.
— Молодец, прирожденный политик, — расшифровываю я выражение отцовского лица.
Освещение в камере тусклое, видно плохо, детали расплываются. В предыдущие свидания нас впускали в камеру, в этот раз жмемся к дверной решетке, шепчемся.
— Моя любовь и наилучшие пожелания остальным детям, — говорит он матери. — Скажите Миру, Санни и Шаху, что я старался быть им хорошим отцом и хотел бы с ними попрощаться.
Мама кивает, но сказать что-либо не в силах.
— Вы обе много страдали. Но теперь, раз уж они меня убьют этой ночью, я хочу, чтобы вы жили свободно. Уезжай те из Пакистана, пока не действует конституция и не отменили военное положение. Поезжайте в Европу, если хотите жить в мире и покое, начните новую жизнь. Я вам даю раз решение. Уезжайте.
Наши сердца разрываются.
— Нет, нет, — отказ матери звучит эмоционально. — Ни за что. Пусть генералы не думают, что победили. Зия назначил выборы, хотя вряд ли отважится их провести. Если мы уедем, что будет с твой партией, с партией, которую ты создал?
— А ты что скажешь, Пинки?
— Никуда не поеду. Он улыбается:
— Приятно слышать. Не представляешь, как я тебя люблю, как я тебя всегда любил. Ты мое сокровище.
— Время вышло, — вмешивается начальник тюрьмы. Я вцепилась в решетку.
— Откройте, прошу вас, — обращаюсь я к нему. — Я хо чу попрощаться с отцом.
Он отказывает.
— Пожалуйста, — прошу я. — Мой отец — избранный премьер-министр Пакистана. Я его дочь. Это наше послед нее свидание. Я хочу прикоснуться к нему.
Он отказывает.
Я пытаюсь дотянуться до отца сквозь решетку. Он так исхудал. Малярия, дизентерия, истощение… Но он держится прямо, пожимает мне руку.
— Сегодня ночью стану свободным. — Улыбка освещает его лицо. — Вернусь к матери, к отцу. Вернусь в землю пред ков в Ларкану, стану ее почвой, ее воздухом. И песни обо мне споют. Я стану частью ее истории. Только вот жарко в Ларкане.
— Я создам там тень, — умудряюсь выдавить я. Начальник тюрьмы недовольно ерзает.
— До свидания, папа! — восклицаю я.
Мама прикасается к нему сквозь решетку. Мы удаляемся по пыльному двору. Хочу обернуться, но не могу. Боюсь, не смогу себя контролировать.
— До встречи! — слышу его голос.
Ноги каким-то образом действуют, хотя я их не ощущаю. Я как будто окаменела, хотя и умудряюсь передвигаться. Нас ведут обратно через тюремный двор. Во дворе установлены армейские палатки. Чувствую свою голову. Я должна держать ее высоко поднятой. На меня смотрят. Перед закрытыми воротами поджидает тот же армейский джип. Чтобы люди снаружи нас не видели. С трудом вволакиваю отяжелевшее тело в автомобиль. Джип с ходу развивает значительную скорость, выскакивает за ворота. Толпа подается к нам, но ее теснят полицейские. Замечаю в толпе Ясмин с передачей для отца.