Дочь воздуха - страница 4

В разгар моих пьяных откровений тот самый ветер, о котором мы только что говорили, ударил в окно, едва не разбил его. Я умолкла, не закончив своей мысли. Невежливо выслеживать ветер. Да и зачем? Можно просто спросить, куда он направляется. А можно и попросить полететь туда, куда ты хочешь. Всё просто. Но этого я собеседнику не сказала.

– Могу я обратиться с просьбой к прекрасной тэнни? – поинтересовался юноша, когда молчание затянулось.

– С просьбой? – удивилась я. – Хм. Обратиться всякий может. Но что у меня теперь можно выпросить?

– О, многое, – улыбнулся Рейнеке. – Но мне ничего не нужно, пусть прекрасная тэнни не беспокоится.

– Не понимаю, – пожаловалась я. – Говори правду, смер… хм… Рейнеке. Чего ты хочешь?

– Я слышал разговор тэнни с хозяйкой, – признался юноша. – Тэнни знает, что ей досталась последняя кровать на постоялом дворе? И лавки все заняты, и даже на сеновале этой ночью никому не попасть.

– Вот оно что, – развеселилась я. – Рейнеке, друг мой, я не затем просила себе свободный чулан, чтобы разделить его с первым встречным. Мой ответ – нет.

– Но, тэнни, – заспорил юноша.

– Моё последнее слово – нет, – отрезала я. – Этот чулан мне и самой нужен.

Рейнеке не стал спорить, проклинать мою жадность или настаивать на милосердии. Он кивнул, будто не ожидал ничего другого, поднялся из-за стола, вернулся к своей лавке, на которой оставил шляпу, плащ, котомку вроде моей и длинный пузатый свёрток. Одевшись, он вскинул на плечи котомку и свёрток, поклонился хозяйке, посмотрел мне в глаза и приподнял шляпу, прощаясь. И вышел за дверь.

Ночь – волшебное время, когда становится невидным всё, что днём застилает людям взор. Когда оживают страхи, мечты и желания, когда небыль становится былью и когда само собой получается любое, даже самое трудное колдовство. Четыре ночных стражи – с зимнего заката по летний рассвет – вот время, когда жизнь из неясности дневной суеты становится однозначной в своих самых важных проявлениях, когда ставятся все вопросы и находятся самые лучше ответы. Самые лучше – да, но, увы, не всегда самые нужные. Земля – кому мать, а кому мачеха, неумолимо тянула меня к себе, и я с болью чувствовала себя тяжелой, неуклюжей, медлительной, запертой в уродливой оболочке, которую я не могу ни изменить, ни отринуть. Постоялый двор казался мне тюрьмой, ловушкой, его воздух был пропитан потом, алчностью, дневной суетой и кислой похлёбкой. Выпрошенный чулан больше походил на гроб, там едва помещалась кровать, потолок висел на расстоянии вытянутой руки, а от привкуса вынужденной страсти меня мутило. Окошко было по обычаю заперто – хорошо, что не заколочено, ведь все люди уверены в опасности ночного воздуха, который будто бы несёт в себе болезни, как и простая вода. С трудом, то и дело ударяясь головой о потолок, я отворила окно. Пахнуло свежестью, прошедшим дождём и осенними листьями. Ворвавшийся ветер растрепал мои волосы, в полумраке кажущиеся белыми, какими они были раньше, а не светло-русыми, как сейчас. Я улыбнулась, и ветер унёс с собой затхлый запах человеческого жилища, оставив мне букет ночных ароматов.

– Лети, – прошептала я одними губами. – Хорошо быть свободным. Лети.

На постоялом дворе многое мне было в новинку. Жёстким казался набитый соломой тюфяк, невозможно тяжёлым – одеяло, а подушку я вовсе приспособила под ноги – под головой она натирала шею. От тесноты подступивших вплотную стен хотелось кричать.

Ветер больше не проникал в комнату, и я снова начала задыхаться. Сбросила душащее меня одеяло, пинком отправила подушку на пол, но это помогло только на короткий миг, а потом… потом я уснула, забылась тяжёлым муторным сном, от которого устала ещё больше, чем за день.

Разбудила меня негромкая музыка, которая, казалось, разносилась над самой моей головой.

– Кого ещё ветер несёт? – удивилась я, садясь на кровати и оглядываясь. Но нет – как я ни напрягала зрение и чутьё, разглядеть мне никого не удалось. В чулане никого, кроме меня, не было. Кроме меня – и музыки. Она словно впорхнула в открытое окно, присела на плечо, оплела меня тысячью нитей, будоражила сердце, волновала кровь, звала… Звала, да так сильно, что меня охватила дрожь. Прежде я думала, что лишь эльфы могут творить такое чудо, когда собирают всех на праздник добрых ветров, отмечающий границу зимы и лета. Но сейчас не время для эльфийских танцев, отступает тепло и всё злее становятся ветры… Нет, это не могут быть эльфы.