Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера - страница 2

— Это тебе, Сёко.

Я почувствовала исходящее от игрушки тепло, такое сильное, что казалось, оно пронизывает каждую клеточку тела. Я повесила ее на школьный ранец и во время перемен слегка покачивала ее, слушая звон маленького колокольчика и погружаясь в светлые воспоминания о новогоднем празднике.

Мои родители были всегда добры, но, когда речь заходила о манерах, они проявляли строгость. Даже экономке запрещали нас баловать, и за едой нам никогда не дозволялось смотреть телевизор. До и после еды мы должны были молиться, а закончив трапезу, — убирать за собой. Нас воспитывали в старомодной манере, но мне это нравилось.

В нашем доме всегда кипела жизнь — приходили и уходили торговцы машинами и кимоно, ювелиры, портные и другие люди самых разных профессий.

Этот мир, в котором я жила, завораживал и очаровывал меня.

Мой дед по отцу любил меня до безумия, гораздо больше, чем остальных внуков. Однажды, когда мне было три года, он качал меня на коленке, напевая «Сёко, Сёко», — да так и уснул. Потом выяснилось, что у него случился инфаркт. Через четыре года, вскоре после того, как я пошла в начальную школу, умерла и бабушка. После похорон, когда мы сели за стол, к отцу подошел один из моих дядьев.

— Ты, подонок из якудза! Имей в виду, ты не получишь ни гроша из семейных денег Тендо, — прошипел он.

— Похороны еще не закончились, а ты, сукин сын, уже завел речь о деньгах? Да иди ты на хер, а меня оставь в покое, — прорычал отец и быстрым шагом вышел из комнаты.

Остальные родственники сидели, уставив глаза в пол. Дед скончался буквально на днях, а эти люди уже были готовы устроить из-за его денег свару. Мне стало тошно. Помнится, я еще тогда подумала, что папа, может, и член якудза, но в этот раз, несомненно, прав.

Через несколько дней отец попал в передрягу, и его посадили в тюрьму. После переезда мы так и не завели себе друзей среди новых соседей, однако вдруг оказалось, что буквально вся округа судачит о нас, причем никто и слова хорошего не сказал. Это был первый, но не последний случай, когда я столкнулась с озлоблением, осуждением и клеветой.

Однажды, когда я сидела на улице перед домом и пыталась нарисовать его акварелью, ко мне подошла одна из женщин, живших на нашей улице. Она наклонилась и прошептала мне на ухо: «Сёко-тян, а ты знаешь, что твой старший брат на самом деле тебе не брат? Твоя мама родила его до того, как встретилась с твоим папой».

К брату мое отношение не изменилось, но я не могла понять, с какой стати нужно говорить подобные вещи ребенку. Окрестная детвора не отставала от своих родителей. Меня дразнили «дочерью якудза» и все шесть лет начальной школы постоянно задирали и травили. Я стала изгоем.

Во втором классе со мной произошел один случай, который я запомнила на всю жизнь. Наступило время уборки, и так получилось, что мыть учительскую выпал черед моей группе. Я стояла на четвереньках и вытирала пол между двумя столами так, что меня не было видно. Услышав знакомый голос учительницы, которая всегда была со мной добра, я навострила уши.

— Сёко Тендо? Да, она умеет рисовать, читать и писать элементарные вещи, но на этом ее таланты заканчиваются. Такую идиотку трудно чему-то научить.

В ее голосе звучало отвращение. Она вынула из стопки на столе листок бумаги, и остальные учителя столпились вокруг, чтобы на него посмотреть, после чего засмеялись:

— Да уж… и впрямь! Вы не шутите. Они изучали мою контрольную работу, которую мы недавно писали. Может, я и не показала лучший результат, но зато очень старалась. Потом учителя заметили меня, остолбенели, всполошились, залепетали: «Уборка закончена? Ты славно потрудилась!» И с приклеенными к лицам фальшивыми улыбками выпроводили меня из учительской.

Так я узнала, что люди могут быть двуличными, и запомнила этот урок на всю жизнь.

В те годы детям в возрасте от четырех до четырнадцати лет не разрешалось посещать тюрьмы, поэтому нам с Маки так и не довелось встретиться и поговорить с папой. Мама взяла на себя управление делами компаний, а также обязанности по присмотру за младшими членами банды. Ей приходилось повсюду таскать с собой малышку На-тян, но она не роптала, молча дожидаясь того дня, когда освободят папу. Я ни разу не слышала, чтобы она жаловалась. Не желая огорчать и тревожить ее еще сильнее, я никогда не упоминала о том, что происходит в школе.