Дочери лорда Окбурна - страница 10

Капитан Шесней болел подагрой; с годами болезнь повторялась чаще и припадки его становились мучительнее. Однажды, по приезде в Венок-Сюд, капитан сильно заболел, послал за доктором своего старого слугу, негра Помпея.

Не зная никого в городе, Помпей где-то справился и ему указали на братьев Грей, но он ни одного из них не застал дома. Возвращаясь от них, Помпей заметил вывеску у Карлтона и привел его к больному. Вот какой случай свел Карлтона с капитаном. Припадки капитана часто возобновлялись зимой и молодой доктор сделался своим человеком в семействе.

Небольшой домик с хорошеньким садиком, занимаемый капитаном Шесней, имел приветливый вид и представлял собой уютный утолок. Войдя в сад через комнату, Карлтон заглянул в окна гостиной. Она была слабо освещена огнем камина, комната же капитана была ярко освещена.

Старый негр сильно обрадовался доктору.

– А меня послали было за Греем, – сказал он шепотом.

Карлтон на это сообщение презрительно кивнул головою и поднялся к капитану. Он нашел его в постели. Несколько дней тому назад Карлтон оставил его оправляющимся после сильнейшего припадка подагры.

В посвящении доктора теперь не было необходимости. Но капитан, раздражительный от болезни вообще, сделался особенно нетерпеливым во время своего выздоровления. В постели лежал человек небольшого роста, с блестящими черными глазами, с седыми бровями и густыми белыми волосами. Одна из дочерей капитана, Лора, сидела у кровати.

Про нее-то и говорила мистрис Гульд, называя ее «красавицей». Лора, действительно, была красавица, с большими черными глазами, блеск которых затмевал кротость их. Едва успела она поменяться поклоном с вошедшим доктором, как к ней обратился капитан и сказал: «Оставь нас, Лора».

Она слегка поклонилась и вышла.

Карлтон сел против капитана Шесней и выжидал, когда пройдет взрыв его гнева.

– Я не мог быть у вас, капитан, – сказал он спокойно, когда, наконец, капитан утих. Надо заметить, что Карлтон всегда умел владеть собой в присутствии капитана, никогда не теряя притом своей обычной важности.

– Отец меня вызвал в Лондон телеграммой; он сильно болен и я боялся не застать его в живых. Это, без сомнения, объясняет вам причину, по которой я не мог явиться тотчас же по вашему приглашению.

– Я тоже мог умереть, – проворчал капитан.

– Извините, милостивый государь, вы, слава Богу, далеки от смерти, а если бы я и боялся за вас, то наверно предупредил бы об этом одного из Греев.

– Да, если бы вы не приехали сегодня вечером, я бы и сам за ними послал; подумать ужасно о том, что я тут лежу и… такие страдания, да еще доктора при мне нет.

– Но, капитан, вам гораздо лучше по сравнению с прежним. Разве вы не вставали сегодня с постели?

– Нет, я не вставал и не хочу подниматься на ноги.

– Хорошо. Завтра, Бог даст, вы будете в состоянии встать с постели.

– Хм!.. Застали вы отца в живых?

– Да, благодарю Бога, ему теперь немного лучше, но я боюсь, что он долго не проживет. Может быть, мне придется опять поехать к нему, если я получу от него снова телеграмму, тем более, что мы с ним не всегда жили в ладу, – добавил Карлтон, с непривычной ему доверчивостью.

Для капитана это было безразлично: его доктор был только доктором и никем более. Он не подумал бы даже на один день сделать его своим другом, или близким человеком.

– Он совсем не был мне добрым отцом, – продолжал между тем доктор в раздумье смотря на огонь, – далеко ему до этого!

А матери я лишился еще ребенком. Но ввиду его болезни, мне следует отнестись к нему иначе, чем я относился до сих пор.

– Люди обыкновенно сами за себя отвечают в жизни; отец и мать тут не причем, – резко возразил капитан.

– Вы не знаете, как прошло мое детство и моя юность без матери. Будь она жива – не то бы было!

– Ваш отец беден? – Спросил капитан.

– Напротив, он очень богат и я его единственный сын и наследник.

– Не поменяете ли вы этот рецепт? – Напомнил ему больной.

Замечание это заставило Карлтона заняться больным. Он встал, взял микстуру, на которую ему указал капитан, и возвратился к своей докторской серьезности. Написав рецепт, он простился с больным, который сильно дернул звонок, привязанный к его постели, чтобы предупредить Помпея о выходе доктора. В то время, когда Карлтон проходил по коридору, дверь одной комнаты отворилась и Лора Шесней показалась на пороге. Он поспешно подошел к ней, протянул ей руку, которую она крепко пожала. Ее большие глаза засверкали и яркая краска покрыла ее- прелестное лицо. Карлтон – всегда холодный – заговорил с ней нежным и дрожащим голосом, красноречиво выражающим его чувство к молодой девушке.