Дочери Темперанс Хоббс - страница 18

– Где мама? – спросила девочка.

Она услышала позади грохот закрывающейся двери. Это вышел ее отец.

– На чердаке. – Гуди Редферн поставила сковороду на рабочую столешницу посреди кухни, поправила платок и вытерла рукой лоб. Усадив девочку, помогла ей разуться и лишь потом обратила внимание на ее лицо.

– Посмотри-ка на меня. – Хозяйка приподняла подбородок Ливви и развернула ее лицо к свету. Глаз у Гуди Редферн был зорким – ничего не утаишь. – Как же так вышло?

– Я упала, – ответила Ливви, надеясь, что Господь простит эту безобидную ложь.

Насколько ей было известно, мальчишки, что преследовали ее, приходились Редфернам родней. Ливви не хотелось лишний раз сеять раздор.

– Ясно.

Гуди отыскала дряхлый бинт и вытащила из висящего под потолком пучка какой-то лист. Затем завернула растение в марлю, намочила и передала Ливви. Та приложила горячую припарку к опухшему лицу, не сводя глаз с хозяйки.

Ливви поставила корзину на широкие половицы. Может, Гуди все же не заметит, что корзина пустая и рваная. Девочка проживала в доме родственницы и была обязана подчиняться и приносить пользу.

Гуди Редферн подошла к кухонному очагу, пошевелила кочергой угли и помешала варево в висящем над огнем чугунке. Пахло луком, овощами, картофелем и куриным жиром.

– Давай, иди к матери, – не оборачиваясь, сказала хозяйка.

Ливви доковыляла до лестницы и принялась устало карабкаться наверх, помогая себе одной рукой, второй прижимая к синяку припарку.

На чердаке царил полумрак. Внутрь свет просачивался лишь сквозь щели вокруг чердачной крышки и между половицами. Было сыро и тепло – после холодного дня воистину облегчение. Снизу доносился звон кухонной утвари, шуршание, чихи и мурлыканье Гуди Редферн, напевающей псалом. Здесь, в атмосфере домашнего уюта, Ливви наконец дала волю слезам.

– Мама? – тихонько позвала девочка.

Когда глаза Ливви привыкли к темноте, она смогла разглядеть смутные очертания крупной фигуры на соломенном тюфяке в дальнем углу. То была ее мать, Анна. Она лежала на боку, зажав ладони между ног. Ливви угадывала лишь плавную линию бедер матери, выпирающие плечи и подтянутые к груди колени.

Девочка двинулась вперед, стараясь ступать мягко и беззвучно. Она опустилась на колени и улеглась на тюфяк. Солома слегка хрустнула под ее небольшим весом. По сену над головой вприпрыжку пробежали мыши. Малышка прижалась к спине матери и аккуратно обняла ее. Колкое шерстяное платье Анны источало знакомый запах, который так любила Ливви, – солодки или аниса, мускатного ореха и терпких трав. Анна взяла руку дочки и прижала к щеке.

– Нам нужно уехать завтра, – сказала она.

Они добирались сюда среди суровой зимы много месяцев по испаханным застывшими колеями, испещренным ледяными лужами дорогам. И все ради того, чтобы пробыть у Гуди Редферн каких-то несколько недель? Мама Ливви практически не выходила из дома. Да что там… практически не спускалась с чердака. Гуди Редферн относилась к присутствию Хасселтайнов в своем доме неоднозначно. Она явно не была им рада, но и не выгоняла. Подобное отношение частенько величают добротой.

Ливви провела пальцами по убранным назад волосам матери. Девочке хотелось узнать причину скоропостижного отъезда, но она боялась показаться нахальной.

– А куда мы поедем? – издалека зашла Ливви.

Анна перевернулась на спину. Матери было всего-то чуть больше сорока: бледная женщина с утомленными заботами глазами. Прямой нос усыпали веснушки. Ливви тоже была белокожей обладательницей веснушек, из-за которых складывалось впечатление, будто ее лицо забрызгали капельки грязи.

– Девочка моя, что случилось? – спросила Анна, увидев лицо дочки.

Глаз бедняжки уже практически не открывался. Ливви снова прижала к ушибу припарку.

– Я поскользнулась.

Анна плотно сжала губы.

– Нет, это не так, – упрекнула она, погладив дочку по волосам, и осторожно провела подушечкой большого пальца по ее пурпурному веку. – «Потоки вод изливает око мое о гибели дщери народа моего», – процитировала Анна Плач Иеремии.

Ливви уже слышала, как мама произносила эти строчки на богослужении в Пендл Хилл.

После того как трон возвратили истинному королю, а тело самозванца провезли по улицам, пуритан вроде Хасселтайнов в деревнях не слишком жаловали. Им, островкам твердой морали, приходилось прятаться по углам, сторонясь папства и его мерзкой распущенности, вызывая у Короны подозрения. Однако помимо этого было что-то еще. Всю жизнь, насколько припоминала Ливви, ее семья старалась держаться в тени. Была здесь некая покрытая мраком тайна. Из-за чего они столь внезапно покинули Ланкашир и отправились в Эссекс, в эту дыру под названием Истторп? Этому предшествовали какие-то толки, косые взгляды, грубые слова и отвратительные часы у позорных столбов, к которым приковали Ливви и Анну, предоставив соседям возможность над ними поглумиться. И однажды ночью Роберт Хасселтайн усадил семью на телегу поверх скрученных простыней, старых обносков и сундука с посудой, и они уехали, ни с кем не попрощавшись. По пути Хасселтайны время от времени останавливались в торговых городах и практически не общались между собой.