Доктор Ахтин. Бездна - страница 13

После этого он хлопнул ладонью по её ягодице (конечно же, это похвала, – молодец, крошка, сегодня было классно), упал обессилено на кровать и моментально заснул, впрочем, как всегда.

Она, медленно и осторожно, чтобы не усилить боль, пошла в ванную. Помылась (больно было даже прикасаться намыленной рукой), села на край ванны, взгромоздив ноги на унитаз и на стиральную машину. В круглом зеркальце она увидела вечно приоткрытый задний проход. По его краям старые ранки с темно-коричневыми корочками, большая часть из которых были сорваны. В обнаженных старых ранках и в свежих трещинках копилась сукровица. И, накопившись, она тонкой красноватой каплей стекала по ягодице, и снова медленно набиралась.

Она вздохнула и подумала, что натруженному заду нужен длительный отдых. Очень длительный отдых. Взяла рядом стоящий крем с антисептическими свойствами и стала наносить на раны.

Почувствовав, что не одна, она подняла глаза. Уже зная, что увидит.

– Тебе больно? – в приоткрытую дверь ванной заглядывала Лиза. На лице ребенка была написана жалость, а глазах стояли слезы. Маленькая девочка с взрослыми глазами. Она на секунду растерялась от своей обнаженности и неловкости позы, но затем, опустив ноги и встав перед ней на колени, чтобы быть на одном уровне с дочерью, строго спросила:

– Зачем ты подглядывала? Ты ведь знаешь, что это нехорошо.

Она говорила, а мысли метались – как давно она подсматривает, и что видела, потому что сегодня все закончилось быстро, чего нельзя сказать о позавчерашнем акте «прочистки дырок», который она пережила с трудом.

– Нехорошо делать больно людям, – отвлеченно сказала Лиза, слегка наклонив голову в сторону комнаты, где спал отец.

Она обняла дочь, и как две лучшие подруги, объединившиеся против одного противника, они неслышно плакали. Её маленькие теплые ручки обнимали мать, слезы капали на кожу, и ей казалось, что они остались вдвоем (маленькая девочка и взрослая женщина) против всего враждебного мира. Мира, где мужчины используют женщин, где нет места любви и радости, а есть только боль и страх.

– Что это вы здесь делаете? Почему ребенок не спит?

Мужской голос, который заставляет застыть от ужаса. Почему он проснулся?! Обычно этого никогда не было.

Лиза отпускает мать и, повернувшись к отцу, манит его пальцем.

– Папа, наклонись, скажу на ушко, что я знаю.

Он удивлен. Наклонив голову, внимательно слушает, что ребенок шепчет. На лице расплывается похабная улыбка.

– Да что ты говоришь! Очень интересно!

Он поворачивается и уходит.

Лиза смотрит на мать, в глазах которой ужас мешается с удивлением и любопытством.

– Что ты ему сказала?

– Я сказала ему, что в шифоньере ты прячешь большую черную палку. Когда его нет дома, ты используешь её, чтобы прочистить свою дырку.

Лицо дочери расплылось в довольной улыбке, словно она только что сделала нечто замечательное и прекрасное.

Она, не веря своим ушам, и глазам, обессилено опустилась на унитаз. Перед глазами всё поплыло. Потемнело.

И исчезло.

Наверное, она просто закрыла глаза.

А потом открыла.

Стены, сложенные из крупного черного камня, нависают тяжелым сводом сверху, надвигаются со всех сторон и уходят вдаль. Похоже на подземелье – сырое помещение, в котором водятся крысы. Или что похуже.

Она стояла на месте, оглядывая полумрак коридора и не решаясь сделать первый шаг. Казалось, что освещения нет, но она могла видеть: кое-где потеки на стенах, словно что-то темное стекало вниз, просачиваясь сквозь камень сводов; иногда белесоватый мох, похожий на живую ткань, прорастающую камень в стремлении выжить; справа у стены следы – то ли крысиный помет, то ли останки какой-то живности. Воздух влажный, но не затхлый, – казалось, свежесть поступает сюда невозможными путями.

Она шагнула вперед и оглянулась, быстрым движением головы, словно хотела поймать ускользающую реальность оставленного за дверью жилища, но за спиной только теряющаяся в темноте подземелья пустота.

Коридор был сзади и спереди, и пошла она туда, где было какое-то подобие света. Пройдя десять шагов (считая их вслух, пытаясь звуками смягчить свой страх), она поняла, что не слышит своих шагов, да и не чувствует босыми ногами (странно, на ногах должны быть домашние тапочки) холод и влагу камней. Наоборот, стопы погружались в мягкую теплую влажность визуально похожей на камень дороги. Поверхность под ногами выглядела живой, – она, остановившись, присела и надавила на пол ладонью, пытаясь кожей почувствовать жизнь. И только сделав это, поняла, как она не права: рука по локоть погрузилась в податливую мягкость, в засасывающую бездну мягких прикосновений и ужаса неизвестности.