Доктор Ахтин. Жертвоприношения - страница 10

Уже в ординаторской акушеров-гинекологов я просматриваю историю болезни и пишу свои рекомендации. Иван Сергеевич, внезапно возникший в ординаторской, как облако на голубом небе, сев рядом, спрашивает:

– Ну, Михаил Борисович, что скажешь?

– Она более-менее компенсирована. Пусть вынашивает.

– Да ты что, Михаил Борисович, глянь в анализы – эритроциты в анализе мочи по Нечипоренко зашкаливают, – округлив глаза, Иван Сергеевич эмоционально тычет сосисковидным пальцем в историю болезни.

– Вижу. Я сейчас распишу лечение, а ты полечи её. Через неделю эритроциты в моче упадут до нормы.

– Ну, полечу, а что дальше, беременность-то еще только начинается?

– Она выносит и родит, – лаконично говорю я, глядя в окно, словно пытаясь подогнать солнце в его движении к горизонту.

Сегодня я помогу человеку. Сегодня я избавлю мать двоих детей, неугомонную оптимистку, от будущей смертельной болезни. Я могу и хочу ей помочь.

У неё бескаменный холецистит, который я вылечу с помощью обычных методов лечения. И у неё начальная стадия рака правой молочной железы. Еще невозможно увидеть это с помощью стандартного обследования, можно только заподозрить по анализу на онкомаркеры, но я уже вижу этот маленький участок в железе, где клетки опухоли стремительно делятся, медленно и неуклонно разрушая окружающую ткань. Кроме опухоли, время сейчас для неё самый страшный враг.

После обхода заведующего отделением и выполнения всех рутинных утренних мероприятий, я приглашаю женщину в процедурный кабинет.

В обстановке сверкающего белизной кафеля и запаха лекарств, я говорю женщине, чтобы она расстегнула халат и легла на кушетку. Увидев, что на ней бюстгальтер, я показываю на него, говоря, что это надо снять. На её лице отражается легкое удивление, но она, тем не менее, подчиняется, – закинув руки за спину, она расстегивает и снимает эту деталь одежды.

Сев рядом на стул, я протягиваю руки и сжимаю с двух сторон большими и указательными пальцами обеих рук правую молочную железу. Между этими четырьмя точками, как в перекрестие прицела – раковые клетки. Именно они – мишень. Их очень мало, что значительно облегчает мой труд, – и для меня легко, и женщина почти ничего не почувствует.

Я сам не до конца понимаю природу моей силы, но с точки зрения полученного образования, представляю себе это так. Я создаю некое мощное биологическое поле, разрушающее патологический очаг, который может привести к медленной смерти человека. Я не знаю, какова природа этого поля, но так ли уж это важно. Главное, что я могу избавить человека от смерти. Может, данная мне сила заставляет организм больного человека напрячь свои защитные механизмы, тем самым, избавляя его от болезни. А, может, все не так, и у меня есть какая-то божественная сила, неподвластная человеческому разуму. Не суть, как я это делаю, и как это работает, главное, что я вижу, как раковые клетки в молочной железе женщины, только что активно делившиеся, начинают гибнуть.

Я слышу, как женщина говорит настороженным голосом:

– Доктор, вообще-то, у меня холецистит.

В голосе странные нотки, я понимаю, о чем она сейчас думает, я вижу глаза, в которых удивление сменяется на подозрение, но это уже не важно. Дело сделано.

Я убираю руки с молочной железы и встаю со стула. Задумчиво глядя в окно и, словно не замечая, как женщина, вскочив с кушетки, суетливо запахивает халат, я говорю:

– Практически у всех взрослых людей в той или иной степени выраженности есть холецистит и от этого редко кто умирает.

Повернувшись, я ухожу. Я знаю, что она думает о том, что минимум доктор странный, а максимум – озабоченный. Мне все равно. Теперь я уверен, что она не умрет через двести сорок три дня, и будет жить достаточно долго.

И еще. Я не уверен, что принял правильное решение. Впрочем, как всегда, сделав дело, я сомневаюсь в правильности содеянного. Я изменил будущее, которое случилось бы в микрокосме этой женщины, а, значит, я вторгся в дела Божьи. Может, я всё делаю не так, как надо, и мне только кажется, что я несу людям благо?

В ординаторской я взял историю болезни и написал стандартный дневник с назначениями, – бумага все стерпит, и ненаписанную правду, и осознанную ложь. История болезни уйдет в архив и через определенный промежуток времени будет уничтожена, вместе со скрываемыми мыслями и эмоциями, с неописанными манипуляциями и процедурами.