Доктор Лерн, полубог - страница 13
Он сказал это таким перепуганным тоном, что я попробовал еще больше смутить его:
— И я донесу на вас, дядюшка, на вас, на ваших сподвижников и выведу ваши секреты на свежую воду!
— Ты сошел с ума! Ты окончательно сошел с ума! Да замолчишь ли ты? Вот выдумщик!..
Лерн расхохотался во все горло, но, сам не знаю почему, выражение его глаз испугало меня, и я пожалел, что сказал это. Он заговорил снова:
— Послушай, Николай, не набивай себе головы чушью. Ты славный малый! Дай твою руку — вот так. Ты всегда найдешь во мне своего старого дядю, который тебя крепко любит. Это, конечно, неправда, я вовсе не разорен, и мой наследник, наверное, кое-что получит… если он будет поступать согласно моей воле. Но… в том-то и дело, что тебе, как мне кажется, было бы лучше здесь не оставаться… Здесь нет ничего такого, что могло бы служить развлечением для человека твоего возраста, Николай; я целый день занят…
Теперь профессор мог говорить сколько его душе было угодно. Лицемерие сквозило во всех его словах; он оказался Тартюфом, так что его нечего было щадить, а, наоборот, обмануть его было добрым делом: — я не уеду, пока вполне не удовлетворю своего любопытства. Поэтому я перебил его:
— Вот, — сказал я обиженным тоном, — вот вы снова поднимаете вопрос о наследстве, чтобы уговорить меня покинуть Фонваль. Вы, по-видимому, окончательно мне не доверяете.
Он сделал отрицательный жест. Я продолжал:
— Наоборот, позвольте мне остаться, чтобы возобновить наше знакомство. Это в интересах нас обоих.
Лерн нахмурил брови, потом сказал шутливо:
— Ты продолжаешь отрекаться от меня, мальчишка.
— Ничуть не бывало; но не гоните меня от себя, или вы меня очень огорчите и, откровенно говоря, — сказал я тоже шутливым тоном, — я не буду знать, что и подумать…
— Остановись, — воскликнул дядя громко, — у тебя нет никаких оснований предполагать что-нибудь плохое, как раз наоборот.
— Само собой разумеется. А все-таки у вас есть тайны, но это ваше право иметь их. Если я заговорил с вами о них, то потому, что должен же я упомянуть об этом, чтобы уверить вас, что я буду относиться к ним с уважением.
— Есть всего только один секрет. Один! И цель его благородна и благодетельна, — сказал с ударением дядя, оживившись вдруг. — Слышишь ли, только один. Это секрет нашей работы: благодеяние для всех, и слава, и несметное богатство… Но нужно пока абсолютное молчание… Тайны! Весь мир знает, что мы здесь работаем. Во всех газетах об этом писали. Какая же это тайна?
— Успокойтесь, дядюшка, и определите сами, как мне вести себя у вас; я отдаю себя в ваше полное распоряжение.
Лерн снова погрузился в размышления.
— Ну хорошо, — сказал он, поднимая голову, — пусть будет так. Такой дядя, каким я всегда был по отношению к тебе, не может тебя оттолкнуть. Это значило бы отречься от всего прошлого. Оставайся тут, но вот на каких условиях.
Мы в наших опытах почти приблизились к концу. Когда опыты подтвердят наше открытие, мы опубликуем его, и весь мир узнает о нем сразу. До того времени я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал что бы то ни было о ходе наших работ, потому что сообщение о неувенчавшихся окончательным успехом опытах может дать исходную точку нашим конкурентам, которым, может, удастся опередить нас. Я не сомневаюсь в твоей сдержанности, но предпочитаю не подвергать тебя испытанию, и поэтому прошу тебя, в твоих же собственных интересах, ничего не выведывать, для того, чтобы нечего было скрывать.
Я говорю: в твоих собственных интересах. Я это сказал не только потому, что легче не копаться в том, в чем не надо, чем молчать, а еще вот по каким причинам.
Наше предприятие, в конце концов, — коммерческое предприятие. Коммерсант твоего склада мне, впоследствии, очень пригодится. Мы разбогатеем, племянничек, мы будем обладать миллиардами. Но для этого ты должен дать мне возможность спокойно и мирно заниматься приготовлением материалов для нашего богатства; ты с сегодняшнего дня должен быть тактичным и беспрекословно подчиняться моим распоряжениям, чтобы оказаться достойным занять место моего компаньона.
Кроме того, я — не единственный участник этого предприятия. Тебя могли бы заставить раскаяться в неповиновении тем правилам, которые я тебе предписываю… раскаяться… жестоко… более жестоко, чем ты можешь себе это вообразить.