Доктор занимательных наук - страница 22

Для творчества Перельмана характерно удивительное умение вести доверительную беседу с читателем - его книги полны таких обращений: «Представьте себе…»; «Вы в этом сейчас сами убедитесь»; «Давайте-ка совместно подсчитаем».

Ну хорошо, парадокс - парадоксом, он в дозированной форме необходим и полезен, но на нем одном далеко не уедешь; читателю довольно скоро наскучит один и тот же прием. Перельман понял, что для успеха нового жанра необходимо сплавить в один монолитный слиток парадоксальность, историю науки и соответствующие сюжеты, почерпнутые из художественной литературы. Это была новая и совершенно неизведанная тропа, по которой еще не ходил никто из популяризаторов науки.

Поначалу Перельман сомневался: возможен ли подобный сплав? Что может предложить научному популяризатору художественная литература? Там господствуют свои жанровые законы, свои герои, язык и стиль… И все это как будто глубоко чуждо научно-популярному сочинению, пусть даже написанному презанимательно. А чуждо ли?

В рассказе Герберта Уэллса «Новейший ускоритель» описана микстура, делающая органы чувств человека весьма восприимчивыми к раздельному и чрезвычайно растянутому во времени восприятию быстротекущих процессов. Человек, отведавший такого снадобья, мог выпустить из рук стакан и в течение нескольких часов наблюдать его падение на пол. Омнибус представлялся окаменевшим, застывшим на месте… Разве этот рассказ не содержит материала для физической новеллы об измерении невероятно коротких промежутков времени? (Попутно отметим, что Герберт Уэллс предвосхитил изобретение так называемой «лупы времени» - сверхскоростной фото- и киносъемки.)

Ну хорошо, Уэллс - писатель-фантаст, все его произведения так или иначе держатся на какой-нибудь научной или технической идее. Однако и другие, весьма далекие от жанра научной фантастики писатели, разве они не оставили сюжетов, могущих быть использованными популяризатором науки?

Оставили, и в изобилии!

Писатель Каронин (Н.Е. Петропавловский) рассказал о некоем Пыхтине, изобретателе вечного двигателя. Прекрасно, это пригодится для эссе о законе сохранения энергии.

А.П. Чехов в рассказе «Репетитор» повествует о весьма быстром способе решения на счетах сложной алгебраической задачи. Но ведь этот сюжет так и просится на страницы «Занимательной алгебры»!

Английский романист Джером К. Джером в повести «Трое в лодке, не считая собаки» пишет о «въедливости» керосина, оставляющего пленки на воде. Великолепный повод поговорить о свойствах летучих маслянистых жидкостей и поверхностном натяжении.

Яков Исидорович убедительно показал, что и художественная литература является бездонным кладезем сюжетов для научного популяризатора.

Но разве история науки не может служить таким же (если не большим!) источником сюжетов?

М.И. Сеченов в монографии «Физиология органов чувств. Зрение» описал процесс стереоскопического видения - отличный трамплин для того, чтобы пояснить физическую суть стереоскопии.

Альберт Эйнштейн вскользь обронил фразу о «странности поведения паровоза», который трогается с места не только сам, но тянет и прицепленные к нему вагоны. Что ж, великий физик-ученый подал физику-популяризатору неплохую идею увлекательно рассказать о кинематике локомотива…

Аналлы истории также предложили Перельману изрядное количество любопытных фактов. Расшифровка в 1914 году древнеегипетского папируса Ринда дала возможность описать древнейшие способы умножения. Древнеримский полководец Теренций, ставший жертвой собственной арифметической неграмотности, попал на страницы «Живой математики».

Немало в книгах Якова Исидоровича и сюжетов, навеянных мифологией: легенда о Святогоре-богатыре, о Дидоне, основательнице Карфагена, и другие сюжеты нашли свое место на страницах его занимательных книг.

По самым скромным подсчетам в занимательных книгах Перельмана использовано более 700 историко-литературных сюжетов, мастерски обработанных для целей популяризации основ математики и физики.

Каждое литературное произведение живет по законам своего жанра. Свои законы есть и у созданного Перельманом жанра. Перельман был и «физик» и «лирик» одновременно - в том смысле, что все, о Чем он сообщал читателям, в научном отношении абсолютно достоверно и в то же время об этом рассказано столь ярко и впечатляюще, что надолго остается в памяти.