Дол Заповедный - страница 28

— Да, Степан, ты про ремесло свое верно говоришь, — Ворон отпил душистого отвару из чашки, поставил ее, пристукнув по столу. — Верно. А мне что? Мне об своем ремесле жалеть нечего. Пусть бы то ремесло совсем быльем поросло. Я с юных лет приучен на коне сидеть, саблей махать, огневым боем в людей палить. И от того ремесла — тоска смертная. Ворочаться к нему не хочу. Мне тут по нраву. Чего больше?

— Что и говорить, — улыбнулся Томила. — Ты, Ворон, счастливый. Ремесло свое ты покинул, а зато у тебя лада — вон какая, — он кивнул на Серафиму, — залюбуешься! Она тебя не покинула. Она с тобой. Недаром говорят: без мужа голова непокрыта, без жены дом непокрыт… У тебя ж теперь все есть — и дом, и жена.

— Истинно, — кивнул поп Иван, — истинно — жена человеку первый друг. С ней счастье, с ней веселье. А случись беда — она же первая и размыкает ту беду, и утешит, и поможет. Мне про себя, детушки, одно сказать можно: я из Дола — никуда. Никто мне здесь не докучает: во что веришь, да как веруешь. Верую просто — в господа нашего Иисуса Христа, и душой тоже прост. И вам я нужен. А выйдешь в мир — там тебя протопопы затаскают. Житья не дадут. А скажешь что не так — в яму монастырскую посадят.

— О чем жалеть? — тихо сказал Эмет. — Куда попал — там живи. Человек все сам должен нести. Где добро — там родина. Когда сплю, часто степь вижу. Во сне даже плачу. Проснусь — все вспомню. Нет, не надо. У нас один хан был. Давно. Сказал: давайте города в степи строить. Люди думали: хорошо. В городах — дома. Дома от холода спасают, от жары спасают. В городах сады можно посадить. В садах плоды сладкие расти будут. Так все думали. Но один батыр сказал: «Наш народ — честный народ, храбрый народ. Однако наш народ — малый народ. Построим города — их защищать надо. Город с места не сдвинешь. А если враг с большой силой придет? Станем защищать и все погибнем, и города наши тоже погибнут. Поэтому удел наш пока — легкие юрты. Если под силу нам — будем биться. Если чужая громадная туча на нас идет — сняли шатры неслышно, навьючили на верблюдов бесшумно, растаяли в степи бесследно. Так род свой спасем». Но и человек — тот же род. Если нет пока сил себя отстоять — уходи. Пока времена другие не придут… Уходи…

Эмет замолчал, обвел своими черными глазами сидевших за столом. Томила сказал:

— Эмет верно говорит. Я — мужик. Черносошный я мужик был, — значит, государев. Ладно. Тягло я тянул — молчал, пока сносно было. А когда из-под задницы у меня последнее рвать стали — тут погоди. Тут разговор другой выходит. Я, слава тебе господи, жену за себя взять не успел — молодой еще был. Вот и утек. Один из деревни своей утек — до того она мне постыла стала. К Ворону прибился. Спасибо ему, не отверг меня, не отпихнул. Вот я с ним, с Вороном, тут, в Долу и очутился, спаси Христос. Назад ворочаться? Это чтоб на меня опять доглядчики, доводчики, переписчики, стражники, слуги дворянские насели? — тьфу на них! Мне там: в миру — не жизнь — смерть! — Томила отвернул голову, стал глядеть в оконце, и плечи его вздрагивали.

— Все так, — заговорил Авила Парфен, — и не так.

— Как это? И так, и не так? — вскинулся Ворон.

— А вот так. Ты послушай, Ворон. Вот я здесь мельник. У мельницы хорошо. Всем нашим помогаю. Зерно мелю. Да работы — кот наплакал. Смех! Ну два, ну три человека мешок, другой принесут. А то целыми днями вода через желоб бежит праздно. Даже водяной мой, что подле колеса в воде живет, мельницу бережет, и тот скучает. А в миру? Там у мельницы иной раз не протолкаться. Возы скрипят, кони ржут, мужики переговариваются, бабы смеются, чада бегают. Весело. Потому — народ с собой все несет — и горе, и радость. А мы в стороне. Оно, правда, сытнее нам тут, да спокойнее, но одиноко. А народ — он ведь еще через муки, через кровь и долю себе отстоять может. Но без нас. А среди народа хоть и тяжко порой — а любо. Как вспомню, в округе нашей в летнее время сонмища собирались, сходились, по зорям и в ночи разного полу людей много, чародействовали. В первые дни, как новый месяц народится, после захода солнца, на небо смотрели. Гроза придет, так в громное громление — в реках и озерах купались, здоровье обретали. И с зеркала, с серебра умывались. И медведей водили, с собачками плясали, загадки загадывали, и сказки сказывали…